Как пух от губ

Как пух от губ

Журнал «Место печати» возник образом, прямо противоположным тому, каким нынче возникают журналы.

В один прекрасный момент оказалось, что нужно немедленно сдать в набор четыре печатных листа каких-либо текстов, потому что деньги есть, бумага наготове, типография ждет, а тот, кому поручили быть главным редактором, со своей задачей не справился.

К счастью, у него нашлась пара приятелей.

И вот теперь Полина Васильева и Николай Шептулин надеются в начале 92 года представить нам первый номер журнала МЕСТО ПЕЧАТИ, один из материалов которого мы предлагаем нашим читателям.

Жанр: Публицистика
Серии: -
Всего страниц: 4
ISBN: -
Год издания: 1997
Формат: Полный

Как пух от губ читать онлайн бесплатно

Шрифт
Интервал

Из разговоров с Зельдовичем и Драгомощенко

ОА — … а давайте поговорим о театре, как философской категории. По аналогии с бумажной архитектурой можно назвать предмет нашего разговора бумажным театром. Александр, «что вы думаете о театре, как философской категории»?

АЗ — Следует начинать с банальных вещей. Первая, очевидная: театр дает возможность выйти за пределы собственной биографии и прожить еще что-то. Ты попадаешь в ауру актера и оказываешься «здесь и сейчас». Это очевидно. Менее очевидно то, что театр таким образом создает возможность манипулировать жизнью, перемещаясь по оси, где на одном полюсе — «натуральность», а на другом — «бумажность». Вы помните эти детские домашние перекладочные театры, вырезанные картонные фигурки?.. — это же очаровательно. Бумажный театр — это предельная улыбка, то есть, когда мы высасываем из жизни плоть, высасываем тяжесть и оставляем тени. Но осязаемые тени. Когда жизнь делается равновозможной настолько, что становится слышно…

АД — «Моря Балтийского шум. Тихая поступь ветров./ Но не откроет мне дверь насурмленная Маша…»

АЗ — Ну, понимаете, чем больше возможностей, чем меньше детерминизма — тем легче. Все легче, легче, все бумажней… почти как пух от губ. И тогда у зрителя тоже возникает возможность вернуться назад к собственной жизни и тоже начать ее как жвачку растягивать по какой-то оси: «натуральность» и прелестная «игра», «искусственность». В этом есть, конечно, и психотерапия но и — магия, и вот эта «резинка». То есть, театр дает возможность нам вообразить, что мы сами играем с собственной жизнью. А когда мы играем, мы делаемся многократно свободнее. Потому что отношение к миру, как к предмету игры, гуманистично и свободно, оно лишено какой бы то ни было агрессии и при этом вызволяет нас из иллюзорной детерминированности.

АД — Где-то, кажется в предисловии к «Поэтике грезы» Башляр замечает, что значение поэтического образа — точнее, его этоса — в том, что он открывает язык будущему. В какой-то мере это возможно отнести и к «театру»: значимость последнего, скажем так, возможно заключается в том, что он открывает воображение будущему. Или «иной природе» времени.

АЗ — Я вспоминаю репетиции Васильева… Играли какие-то куски, потом наступали долгие паузы, заполненные перестановкой декораций… или же были паузы, потому что там планировались вставки балета; или просто выходили покурить, а потом опять все начиналось. То есть, время жило необычайно разнообразно. Обычно в спектаклях, которые нам показывают, время живет одинаковым образом. А в этих прогонах, в этой целодневной жизни, которая там проходила, в которую вплетались еще какие-то интриги отношений между его участниками, между наблюдателями время текло предельно пестро. То замедляясь, то ускоряясь. И это было хорошо, потому что, конечно же, на самом деле все это происходило отчасти случайно, отчасти импровизационно, но отчасти и намеренно. Это была возможность жонглировать временной «плотностью» — или натуральностью как бы — происходящего. И вот в этом воздухе, в этом объеме и заключалось на самом деле очарование. Почему, скажем, я никогда больше не ходил на спектакль «Серсо», который потом был выпущен на люди…

АД(глядя в окно) Послушай, кто убил это дерево?

АЗ — Вот это?…

(за окном дерево)

АД — Да, это Москва… Ты же знаешь, Ленинград — деревня. Ну, может быть, каменная деревня. А деревня это жупел. И люди тоже себя ощущают каменно. Любопытно все же, почему памятники обычно превышают человека, почему, например, памятники не делают величиной с наперсток? Сколько бы хлопот возможно было бы избежать впоследствие… И вода каменная.

АЗ — На каменной завалинке я каменно сижу…

АД — Да, действительно. Это про меня. И вот я, приезжаю сюда, каменный, а здесь все по-другому.

АЗ — На каменное облако я каменно гляжу.

АД — Фактически это посвящается юному Ролану Барту. И выглядит так. «В каком магазине вы брали эти штаны?» — «Там-то». — «Ага. Я был там вчера вечером. Вы?» — «Знаете, утром». Все. We have one blood, you and I. И вот у людей, живущих здесь, у них дерево под окном. Вчера оно было ржавым, как победа, но живым, как поражение. Я говорю: «Саша, меня охватывает какая-то очень внутренняя трeвога по поводу этого дерева. Что с ним происходит!» И я был прав. Утром открываю глаза — дерево мертво. Ни одного листа. Вероятно, это начало рукотворной осени.

ОА — И чьих же рук это дело?

АД — Полагаю, чьих-то. Но почему я сейчас об этом говорю? У меня такое ощущение, что театр — одна из возможностей устроения некой осени. И, если позволите обобщение, — смены времен года, очарование чего остается наблюдать знающему путь вещей.

АЗ — Твой монолог напомнил мне Некрасова. Он очень много писал о погоде.

АД — Не спорю. Однако начать мне хотелось с другого. С мечты. Я хотел построить театр, который… (отводит рукой бокал с Лыхны) Нет, друг мой, не время. Позже. Я хотел построить такой театр, у которого было бы четыре сцены, расположенные по периметру зрительного пространства, соединенные между собой. Четыре сцены, на которых одновременно игралось бы четыре спектакля. На одной, к примеру, «Макбет», на второй «Таланты и поклонники». Справа Чехов, слева Эврипид. Все работает в полную катушку. Non Stop. Причем все идет одновременно. Воспитанные коробейники на войлочных подошвах разносят сахарную вату и пиво. Иные зрители предпочитают смотреть на действие с Чертова колеса, расположенного в центре патио. Но поскольку труппа небольшая, то актеры, отыграв свое на одной площадке, бегут на другую, переодеваясь на ходу (если есть время), обмениваясь по пути репликами по поводу всевозможных обыденных и милых вещей — будь то водопроводный кран, купленный с рук либо последние битвы в парламенте. Так они бегают по кругу. Тут они кричат: «бросьте ключи в колодец», там «к чему Титания перечит Оберону?», а там: «Боже мой, как вы постарели, Петя!..». Такое представление должно идти по меньшей мере месяц. Актеры и зрители входят в отношения. Кое-кто подменяет друг друга. Возникают странные связи. Любовь проникает в ряды коробейников, etc. Я думал о великом реальном Театре, за границами которого с «той стороны» тоже такой же периметр, исполненный зрителями, которые смотрят происходящее действие как бы «сзади», из-за плеча, но для которых главное действие происходит в развитии событий среди зрителей. Театр уходит за горизонт. Вот схема.


Рекомендуем почитать
Удивительная философия

В книге в популярной форме изложены философские идеи мыслителей Древнего мира, Средних веков, эпохи Возрождения, Нового времени и современной эпохи. Задача настоящего издания – через аристотелевскую, ньютоновскую и эйнштейновскую картины мира показать читателю потрясающую историческую панораму развития мировой философской мысли.


Ньютон и фальшивомонетчик

Имя Исаака Ньютона, величайшего ученого, открывшего закон всемирного тяготения, знает любой ребенок. Но не всем известно, что математик и астроном, философ и алхимик Ньютон в эпоху жесточайшего финансового кризиса в Англии 1690-х фактически возглавил Королевский монетный двор. Борясь с фальшивомонетчиками, он вступил в схватку с самым авторитетным мошенником Лондона, Уильямом Чалонером, и был готов на все, чтобы выследить его и отправить на виселицу.В книге "Ньютон и фальшивомонетчик" американский историк, научный журналист и создатель научно-популярных фильмов Томас Левенсон открывает широкому читателю нового Ньютона.


С чего начинаются сборники...

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Свет сквозь ветви

Срок смерти приходит однажды для каждого. Даже – для Богов. И тогда Старые Боги становятся Богами Мертвыми, Новые же – молодые – восходят на престол в мире Живущих. Так было века. Тысячелетия. Но однажды...Однажды явилось в мир Живущих иное поколение Новых Богов. Богов, что не пожелали мирно ждать часа, когда уйдут в безвременье Боги Старые, возжелали же власти – прямо сейчас. Не знали Новые Боги, что, изгнав Старых до срока, не смогут они править миром Живущих – ибо нет в них еще надлежащей силы. И ныне…И ныне содеяно – что содеяно.


Шпионов, диверсантов и вредителей уничтожим до конца!

В этой работе мы познакомим читателя с рядом поучительных приемов разведки в прошлом, особенно с современными приемами иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской агентуры.Об автореЛеонид Михайлович Заковский (настоящее имя Генрих Эрнестович Штубис, латыш. Henriks Štubis, 1894 — 29 августа 1938) — деятель советских органов госбезопасности, комиссар государственной безопасности 1 ранга.В марте 1938 года был снят с поста начальника Московского управления НКВД и назначен начальником треста Камлесосплав.


Как я воспринимаю окружающий мир

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Возвращенцы. Где хорошо, там и родина

Как в конце XX века мог рухнуть великий Советский Союз, до сих пор, спустя полтора десятка лет, не укладывается в головах ни ярых русофобов, ни патриотов. Но предчувствия, что стране грозит катастрофа, появились еще в 60–70-е годы. Уже тогда разгорались нешуточные баталии прежде всего в литературной среде – между многочисленными либералами, в основном евреями, и горсткой государственников. На гребне той борьбы были наши замечательные писатели, художники, ученые, артисты. Многих из них уже нет, но и сейчас в строю Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Михаил Алексеев, Василий Белов, Валентин Распутин, Сергей Семанов… В этом ряду поэт и публицист Станислав Куняев.


Гласное обращение к членам комиссии по вопросу о церковном Соборе

«…Церковный Собор, сделавшийся в наши дни религиозно-нравственною необходимостью, конечно, не может быть долгом какой-нибудь частной группы церковного общества; будучи церковным – он должен быть делом всей Церкви. Каждый сознательный и живой член Церкви должен внести сюда долю своего призвания и своих дарований. Запросы и большие, и малые, как они понимаются самою Церковью, т. е. всеми верующими, взятыми в совокупности, должны быть представлены на Соборе в чистом и неискажённом виде…».


Чернова

Статья посвящена положению словаков в Австро-Венгерской империи, и расстрелу в октябре 1907 года, жандармами, местных жителей в словацком селении Чернова близ Ружомберока…


Инцидент в Нью-Хэвен

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.