Испытывали ли вы когда-нибудь страх, мой читатель? Скорее всего, да! Самые храбрые люди честно в этом признаются, не считая такое признание позорным, а один из наших самых отважных командующих армейскими корпусами весьма охотно сознается, что он здорово перепугался во время боевого крещения.
Если, однако, некоторым людям нелегко дается подобное признание, то, видимо, потому, что они часто — и совершенно необоснованно — смешивают страх с трусостью.
Страх — это временная физическая слабость, спазм животного, которое таким образом реагирует на приближение опасности; эту слабость может преодолеть любой закаленный, мужественный, достойный, гордый человек, движимый чувством долга.
Трусость — страх хронический, унизительный, непреодолимый; это — победа обезумевшего животного над низменной душой, которой неведомы благородные устремления, заставляющие пренебрегать опасностью.
Таким образом, нельзя отождествлять эти два проявления человеческой сущности, ибо трусость неизлечима. Трус всегда остается трусом, тогда как человек, испытавший в первый момент страх, может в тот же день проявить героизм.
Я докажу это, рассказав о происшествии весьма типичном и абсолютно достоверном.
Это произошло 20 октября 1870 года под осажденным Парижем.
Необходимо было любой ценой отстоять редут От-Брюйер, столь храбро отбитый у пруссаков месяцем раньше войсками генерала Модюи.
Учитывая большое значение редута, его спешно укрепили всеми доступными средствами, и во избежание неожиданностей поручили оборонять его людям надежным, крепким, испытанным — солдатам морской пехоты.
В тот день передовые окопы охраняла 5-я рота 5-го батальона под командованием капитан-лейтенанта Ландри.
Отважный капитан был офицером, выслужившимся из рядовых. Он поднялся по служебной лестнице с самого низа — что редко случается в военном флоте — благодаря собственным героическим усилиям и упорному труду, совершая один подвиг за другим.
Будучи сначала простым полуграмотным матросом, ценой почти невероятного в зрелом возрасте прилежания, он сумел получить диплом капитана дальнего плавания.
Став одним из лучших мореплавателей нашего торгового флота, он плавал на кораблях различных судовладельцев — всюду, куда забрасывала его судьба, страстно любил свою профессию, которую ставил превыше всех других, проводил в море двенадцать месяцев в году и начинал тосковать по волнам и запаху дегтя, стоило ему сойти на берег хотя бы на сутки.
Это был неутомимый и опытный мореход.
Началась Крымская война. В то время в нашем военно-морском флоте не хватало младших офицеров, и поэтому министр временно назначил на военные должности капитанов торгового флота.
Таким образом, Ландри, имевший отличный послужной список и участвовавший в спасении нескольких судов, был назначен исполняющим обязанности лейтенанта.
Во время этой длительной и тяжелой кампании он проявил такое знание морского дела и такое бесстрашие, что был утвержден в чине лейтенанта своим начальником, который, как правило, неохотно отличал кого-либо подобным образом.
Когда в 1870 году Ландри в чине капитан-лейтенанта командовал в Лориане ротой морской пехоты, он получил приказ отправиться в Париж, где вот-вот должны были начаться бои.
Участвовать в боях!.. Черт возьми! Ландри об этом только и мечтал. Тем более что, не говоря уже о патриотизме (а Ландри был пламенным патриотом), он не хотел упустить случая получить красную ленточку, о которой уже давно втайне мечтал. Поэтому перспектива перестрелок и рукопашных, которые помогли бы осуществиться этим чаяниям, радовала его.
Славный капитан Ландри! Я как сейчас вижу его высокую, худую, слегка сутулую фигуру в слишком широкой шинели, в сдвинутой на затылок фуражке с торчащим вверх козырьком.
Его, конечно, нельзя было назвать красивым — с лицом, изрытым оспинами, с редкой рыжей бородой, со всегда нахмуренными густыми бровями, нависающими над сморщившимися от брызг морской воды веками. Из-под век блестели серые глаза со стальным отливом.
И при этом среди молодых людей, вышедших из совсем другой среды и получивших иное воспитание, сорокапятилетний Ландри имел вид человека доброго и немного смущенного. Несмотря на золотые эполеты, он оставался матросом, охотно переходившим на прежний простецкий язык, спокойным, дисциплинированным, решительным.
Неприятель так же, как и мы, придавал большое значение редуту От-Брюйер и, стремясь овладеть им, тайно готовил ночную атаку.
Она началась 20 октября в десять часов вечера, когда стоял легкий туман, сквозь который смутно проглядывал молодой месяц.
Внезапно выставленные впереди дозорные открыли огонь, а затем с криками: «К оружию!» бросились к окопам и укрылись в них.
Наступила мертвая тишина, прерываемая щелканьем затворов винтовок, которые поспешно заряжали французы. Стоя у своей огневой позиции и сохраняя полное спокойствие, каждый морской пехотинец положил на край окопа винтовку с блестящим штыком.
В тумане обозначилась темная, неясная движущаяся цепь наступающих. Они приближались с глухим, быстро нарастающим шумом, и уже слышался топот тяжелых немецких сапог. Раздались хриплые команды и оглушительное «ура!».
