Андреев вышел из штольни и пошел в ламповую сдавать свою потухшую «вольфу».
«Опять ведь привяжутся, – лениво думал он про службу безопасности. – Проволока-то сорвана…»
В шахте курили, несмотря на запрещения. Куренье грозило сроком, но никто еще не попадался.
Недалеко от породного терриконника Андреев встретил Ступницкого, профессора артиллерийской академии. На шахте Ступницкий работал десятником поверхности, несмотря на свою пятьдесят восьмую статью. Служака он был расторопный, исполнительный, подвижный, несмотря на годы, шахтному начальству и не снились такие десятники.
– Слушайте, – сказал Ступницкий, – Немцы бомбили Севастополь, Киев, Одессу.
Андреев вежливо слушал. Сообщение звучало так, как известие о войне в Парагвае или Боливии. Какое до этого дело Андрееву? Ступницкий сыт, он десятник – вот его и интересуют такие вещи, как война.
Подошел Гриша Грек, вор.
– А что такое автоматы?
– Не знаю. Вроде пулеметов, наверное.
– Нож страшнее всякой пули, – наставительно сказал Гриша.
– Верно, – сказал Борис Иванович, хирург из заключенных. – Нож в животе – это верная инфекция, всегда опасность перитонита. Огнестрельное ранение лучше, чище…
– Лучше всего гвоздь, – сказал Гриша Грек.
– Станови-и-ись!
Построились в ряды, пошли из шахты в лагерь. Конвой в шахту никогда не заходил – подземная тьма берегла людей от побоев. Вольные десятники тоже остерегались. Не дай бог свалится на голову из «печи» угольная глыба… Как ни был дерзок на руку Николай Антонович, «старшой», и тот почти отвык от своей старинной привычки. Дрался только Мишка Тимошенко, молодой смотритель из заключенных, «пробивающий карьеру».
Мишка Тимошенко шел и думал: «Подам заявление на фронт. Послать меня не пошлют, а польза будет. А то дерись не дерись – кроме срока, ничего не заработаешь». Утром он пошел к начальнику. Косаренко, начальник лагпункта, был малый неплохой. Мишка встал по всем правилам.
– Вот заявление на фронт, гражданин начальник.
– Ишь ты… Ну, давай, давай. Первый будешь… Только тебя не возьмут…
– Из-за статьи, гражданин начальник?
– Ну да.
– Что ж мне с этой статьей делать? – сказал Мишка.
– Не пропадешь. Ты – ловкач, – прохрипел Косаренко. – Позови-ка мне Андреева.
Андреев был удивлен вызовом. Никогда его пред светлые очи самого начальника лагпункта не вызывали. Но было привычное безразличие, бесстрашие, равнодушие. Андреев постучал в фанерную дверь кабинета:
– Явился по вашему приказанию. Заключенный Андреев.
– Ты – Андреев? – сказал Косаренко, с любопытством разглядывая вошедшего.
– Андреев, гражданин начальник.
Косаренко порылся в бумажках на столе, что-то нашел, стал читать про себя. Андреев ждал.
– У меня есть для тебя работа.
– Я работаю откатчиком на третьем участке…
– У кого?
– У Корягина.
– Завтра останешься дома. В лагере будешь работать. Не умрет Корягин без откатчика.
Косаренко встал, потрясая бумажкой, и захрипел:
– Зону будешь ломать. Проволоку скатывать. Вашу зону.
Андреев понял, что речь шла о зоне пятьдесят восьмой статьи – в отличие от многих лагерей, барак, где жили «враги народа», был окружен колючей проволокой внутри самой лагерной зоны.
– Один?
– Вдвоем с Маслаковым.
«Война, – подумал Андреев, – по мобплану, наверное…»
– Можно идти, гражданин начальник?
– Да. У меня два рапорта на тебя есть.
– Работаю не хуже других, гражданин начальник…
– Ну, иди…
Разгибали ржавые гвозди и снимали колючую проволоку, наматывая ее на палку. Десять рядов, десять железных нитей, да еще поперечные косые нитки – на целый день хватило этой работы Андрееву и Маслакову. Ничем эта работа не была лучше любой другой работы. Косаренко ошибся – чувства заключенных огрубели.
В обед Андреев узнал еще новость: паек хлеба был снижен с килограмма до пятисот граммов – это была грозная новость, ибо приварок ничего не решал в лагере. Решал хлеб.
На следующий день Андреев вернулся в шахту.
В шахте было привычно холодно и привычно темно. Андреев спустился по людскому ходу на нижний штрек. Порожняк сверху еще не подавали, и Кузнецов, второй откатчик смены, сидел невдалеке от нижней плиты, на свету, и ждал вагонов.
Андреев сел рядом. Кузнецов был бытовиком, деревенским убийцей.
– Слушай, – сказал Кузнецов. – Меня вызывали.
– Куда?
– Туда. За мост.
– Ну и что?
– Велели на тебя заявление подать.
– На меня?
– Да.
– А ты?
– Я подал. Что сделаешь?
«Действительно, – подумал Андреев, – что сделаешь?»
– Чего же ты там писал?
– Ну, написал, что сказали. Что хвалил Гитлера…
«Ведь он не подлец, – думал Андреев. – Он просто несчастный человек…»
– Что же теперь со мной сделают? – спросил Андреев.
– Не знаю. Уполномоченный сказал: это так, для порядка.
– Ну да, – сказал Андреев. – Конечно, для порядка. У меня ведь срок кончается в нынешнем году. Новый намотать успеют.
Вагончики гремели по уклону.
– Эй, вы! – закричал старший плитовой. – Сказочники! Забирай порожняк!
– Я, пожалуй, откажусь с тобой работать, – сказал Кузнецов. – Будут ведь опять вызывать, а я скажу: не знаю, я с ним не работаю. Вот как…
– Так лучше всего, – согласился Андреев.
Со следующей смены напарником Андреева стал Чудаков, тоже бытовик. В отличие от словоохотливого Кузнецова, этот – молчал. Либо от роду был молчаливым, либо предупредили «за мостом».
