Проклятый Октябрь / Политика и экономика / Спецпроект
Проклятый Октябрь
/ Политика и экономика/ Спецпроект
Руслан Хасбулатов — о Борисе Николаевиче, умевшем и любить, и ненавидеть, о несостоявшемся бегстве президента России в американское посольство, о том, как глава государства был отрешен от власти, а также история про то, как Борис Ельцин однажды назначил себя Святославом Федоровым
Двадцать лет минуло с тех событий, имени которым история так не придумала. Одно говорят: исторические. Или еще проще: октябрьские события 1993-го. Почему? Да потому что аналогов им в российской истории со всеми ее путчами и переворотами попросту нет. А в память врезались даже не хитросплетения этой сугубо политической интриги, а ее чудовищный финал: расстрел из танковых орудий здания Верховного Совета, в котором засели депутаты, вступившие в клинч с Кремлем. «Как же оно вышло так? И каков был путь от полного единомыслия с Ельциным до фатального раздрая?» — спрашиваем у одного из главных действующих лиц этой драмы —
Руслана Хасбулатова.
Разговор получился долгий...
— Руслан Имранович, это правда, что следствие по делу о расстреле Белого дома в октябре 1993 года было закрыто в результате компромисса между вами и Борисом Ельциным?
— Никакого компромисса с Ельциным у меня не было и не могло быть. Насколько мне известно, компромисс был между людьми Ельцина и Госдумой: в ответ на акт амнистии парламент заморозил деятельность комиссии по расследованию обстоятельств переворота и убийства людей по приказу Ельцина.
— Вы пытались добиться продолжения расследования?
— Да вы что! Я же не наивный человек: это было совершенно бессмысленно. Знаете, я очень хорошо усвоил одну макиавеллиевскую истину: политик не должен ставить перед собой задачу, заведомо неосуществимую. Поэтому ничего я не пытался предпринимать после своего освобождения. За исключением одного: считал, что могу добиться того, чтобы не возникла война на Северном Кавказе. Это пытался сделать, выйдя из тюрьмы, в меру своих возможностей.
— А ведь ваши отношения с Борисом Николаевичем начинались со взаимной симпатии и полного единомыслия. Вроде бы познакомились в Свердловске, в начале 70-х...
— Все так. Буквально на следующий день после моего назначения в отдел пропаганды ЦК ВЛКСМ — в сектор экономической учебы молодежи — в августе 1970 года меня направили в командировку в Свердловскую область. Там встретили, как полагается, познакомили с местными руководителями.
Ельцин, по-моему, заведовал промышленным отделом в областном комитете КПСС. Что-то рассказывал о работе молодежи, причем здравые были рассуждения, насколько я позже вспоминал. Говорил, что надо дать нашей молодежи какие-то основы экономических знаний и хорошо, что в ЦК ВЛКСМ этим решили заняться. В общем, он мне понравился.
— Поддерживали знакомство?
— Нет. Но когда мы встретились в 1990 году перед выборами председателя Верховного Совета РСФСР, он меня вспомнил. Сказал, что читает мои статьи, связанные с анализом реформы и иностранным опытом.
— И двинул в свои замы?
— Этот вопрос более сложный. Дело в том, что мне помогали мои старые друзья и товарищи по МГУ, Академии наук, а также люди, работавшие в московском руководстве и аппарате Совета министров СССР и ЦК КПСС. У меня было много надежных друзей и товарищей в те времена, для них в Москве я был своим человеком на протяжении десятилетий. Поэтому было решено: после того как я стал народным депутатом от Грозного, меня предложат в первые заместители будущего председателя Верховного Совета РСФСР.
— Кто именно предложит?
— Конкретные имена называть не буду, но это были влиятельные люди. Это были крупные деятели и столичные интеллектуалы. Они меня и продвигали. Их всех тревожила ситуация с союзным парламентом, и многие действия Горбачева они не одобряли. Кстати, я имел предварительную беседу с обоими кандидатами на пост председателя ВС — и с первым секретарем Краснодарского крайкома КПСС Иваном Полозковым, и с Ельциным. Дело в том, что влиятельные силы колебались: то ли двигать в председатели представителя ортодоксальной Компартии Полозкова, то ли Ельцина. Но в любом случае я должен был быть первым замом, по их замыслу — у того или у другого.
— Тем не менее вас утвердили не с первой попытки.
— По-моему, даже с третьей. Но Ельцин был четко ориентирован на мое продвижение. Он к тому же был внутренне согласен с этим выбором и поэтому настойчиво отстаивал на съезде мою кандидатуру. Тогда я был очень ему благодарен и был честен по отношению к нему до конца. Но он меня предал.
— Как попали в кадровую обойму?
— В середине 60-х я был избран секретарем комитета комсомола МГУ, а это 25 тысяч комсомольцев. Кстати, основное внимание комсомольских организаций уделялось не идеологической промывке мозгов, как часто пишут сегодня, а качеству учебы, участию в научных исследованиях, организации студенческих стройотрядов, культмассовой работе. Скажем, частыми гостями в ДК МГУ бывали Майя Кристалинская, Анна Герман, Расул Гамзатов, Махмуд Эсамбаев, Владимир Высоцкий, Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский... Никакого зажима со стороны ректората или парткома мы, комсомольцы, не видели. Ректор МГУ академик Иван Петровский относился с большим уважением к комитету комсомола, нередко помогал материально в наших мероприятиях. Это, наверное, одни из самых счастливых лет в моей жизни. Часто приходилось выезжать с нашими студенческими делегациями за рубеж на разного рода совместные мероприятия с университетами, с которыми у МГУ были соглашения о сотрудничестве, или на международные студенческие конференции. Кстати, именно так в 1966 году я познакомился и с группой «Битлз».
