Тихо, тихо, ребята! — говорит Пётр Никанорович и легонько стучит карандашом по краю стола. — Я ведь все слышу.
И в классе становится очень тихо.
— Нехорошо, ребята, — говорит Пётр Никанорович. — Вы что же, хотите, чтоб он обманул меня? Стыдно, ребята!
Класс молчит. Молчит и тот, кому только что подсказывали.
— Так прямо бы и сказал, что не знаешь, не выучил, поленился прочитать. К следующему разу, мол, все буду знать… А то на подсказку надеяться — это уж самое последнее дело.
Пётр Никанорович говорит негромко и серьёзно. Если бы он закричал, затопал ногами, было бы не так обидно.
А то от этих правильных слов никуда не денешься. Петра Никаноровича очень уважают в школе: когда он рассказывает, в классе так тихо, что слышно, как деревянная указка касается карты. Он рассказывает о городах, реках и горах. Во время гражданской войны он сам брал эти города, втаскивал на эти горы пушки Красной Армии, сам, подняв винтовку над головой, по горло в воде, переходил вброд эти реки. И сейчас, когда в школе устраивается какой-нибудь праздник или большое собрание, Пётр Никанорович Бокарев приходит с орденом на пиджаке. В будни он его не носит. Но все и так знают, что у Петра Никаноровича, учителя географии, орден Красного Знамени за боевые заслуги…
— Нехорошо, ребята! — продолжает Пётр Никанорович. — Не только меня, себя вы обманываете этой подсказкой. Стыдно! Самое это распоследнее дело.
— Ну да! — раздаётся вдруг голос с задней парты. -Наверно, когда сами учились, так тоже подсказывали. И вам небось подшёптывали…
— Мне? — говорит Пётр Никанорович. — Ошибаешься. Никогда! Никогда не подшёптывали… Я, брат, так учился, что мне… А впрочем, постойте-ка, постойте! Верно! Было раз… — Пётр Никанорович смущённо зажмурился и вдруг весело тряхнул головой. — Подсказали… Но ведь это совсем другое дело было! Мне вот сейчас сорок, а тогда, следовательно, двадцать лет было. Как раз половинку прожил при старом режиме… Это в семнадцатом году вышло. Я ещё на фронте был выбран в солдатский комитет, но в голове у меня тогда много было бестолковщины.
А в Питере довелось мне слышать самого Ленина. Первый раз, ребята, я тогда его увидел. Владимир Ильич говорил с балкона. Тысячи людей стояли вокруг меня, и все слушали Ленина. Но мне казалось, что Ильич говорит именно для меня, потому что говорил он так, ребята, словно я ему заранее все свои бестолковые вопросы задал, а он теперь на них ответить взялся. После его речи мне всё стало понятно и ясно. Я пошёл записываться в большевики. Меня приняли в партию и послали в мой родной город.
В Октябрьские дни, когда в Петрограде и в Москве уже шли бои за советскую власть, началось и у нас, в нашем тихом приволжском городке… У нас был крепкий большевистский комитет, и Совет рабочих депутатов действовал тоже неплохо. Но из губернии послали к нам «для порядка» вооружённых юнкеров из офицерского училища на усмирение. Комитет вооружил рабочих. Но до нас дошли сведения, что юнкера пристали на пароходе ниже города по Волге и могут нас опередить, занять выгодные для боя участки. Меня послали разведать обстановку в прибрежном районе города.
Жизнь в городе шла своим порядком. Торговал базар, работали учреждения. В школах шли уроки. Как раз недалеко от берега находилось Высшее начальное училище. Когда я подошёл к училищу, то вдруг заметил, что в переулке рядом с ним показались юнкера. Они оцепили район. Хотя я был переодет — знакомый телеграфист дал мне свою казённую куртку, — меня всё же могли сцапать. Среди юнкеров и офицеров многие знали меня как большевика. У меня не раз бывали с ними стычки в губернии на собраниях… Юнкера шли прямо на меня. Долго думать было некогда. Я вбежал в подъезд училища. Училище стояло на высоком месте, и в боевом отношении это был очень важный для нас пункт.
В училище шли занятия. Коридор, в котором я очутился, был пуст. Из-за закрытых дверей классов доносились размеренные голоса учителей, слова диктанта, скороговорка таблицы умножения, ребячьи запинающиеся голоса, отвечающие закон божий. Только из одного класса доносился шум и гул. Двери этого класса были открыты.
В это время у подъезда на дощатом тротуаре зазвенели шпоры, стукнули приклады, затопали тяжёлые сапоги… Очевидно, юнкера подходят к школе. Что делать? Куда деться?… В это самое время из открытых дверей класса высунулся мальчик. Лицо у него было очень знакомо мне.
— Дядя Петя! Вы чего тут делаете? — удивился мальчик.
И я узнал его: Серёжа Покатов, сын одного из наших рабочих-железнодорожников. Я часто бывал у Сережиного отца: он тоже состоял в большевистском комитете.
Я быстро, в двух словах, объяснил Серёже, в чём дело.
— Идёмте к нам в класс, — зашептал Серёжа. — У нас пустой урок: учитель не пришёл. Мы вас спрячем. Вы под партой поместитесь?
— Навряд ли…
— Ну, тогда вы скажите, что вы новый учитель по географии. У нас теперь бывает, что учителя меняются. А на вас вон и пуговицы золотые, телеграфные. Все поверят. А я дежурный сегодня. Молитву надо читать?
— Да нет, — говорю, — как-нибудь без бога обойдёмся. От греха подальше. У вас как, ребята разбираются вообще в делах-то наших?
