Пролог
За столом сидели двое. В уютном ресторанном зале царила тишина, cюда почти не долетали звуки шумной Москвы, и, несмотря на то что за окном уже плавился июнь, здесь было прохладно и как-то сумрачно.
Бизнес-ланч был уже позади, и на столе стоял ароматный кофе в маленьких белых чашечках.
Один из сидевших за столом поджал губы и подался вперед, cложив руки домиком.
– Ты уверен в этом?
Его собеседник минуту-другую разглядывал его, cловно видел впервые, и наконец бросил:
– Да. На сто процентов.
– Ну тогда… – Он взяв чашку, cделал один глоток. – Я думаю: медлить не стоит.
– Конечно. Поджимает время. До осени это все надо провернуть: чем скорее – тем лучше. Это будет хорошая новость. Для нас.
– Да.
– Нужно найти его. Обязательно, а потом будем дeйствовать по обстановке.
– Пусть покопается в этом дерьме. От такого отмажешься не сразу – если вообще отмажешься! Во всяком случае, на его карьере будет поставлен жирный крест, что нам и требуется. Не так ли?
– Да!
Первый мужчина посмотрел на своего собеседника.
– Ты уверен, что у нас все получится?
– Конечно, обязательно получится. У меня все рассчитано и спланировано – не может не получиться.
– Тогда за наш успех! За удачу! – Мужчина поднял чашку как бокал с вином и залпом осушил ее.
* * *
На кассету я наткнулась сразу, как только открыла ящик своего стола. Я всегда была привержена определенному порядку: все рабочие материалы у меня лежали в первом и втором ящиках стола. В третьем у меня были старые записные книжки, новые блокноты и всякие канцелярские мелочи.
Эта видеокассета лежала в первом ящике. Поверх нее – клочок бумаги с наспех нацарапанными словами: Ольге Варфоломеевой. Кто-то оставил для меня этот материал.
Но почему не написали – от кого?
Я нахмурилась.
Иногда я устраивала своим журналистам и репортерам капитальную головомойку. Малейших провинностей я не прощала, потому что в журналистике мелочей не бывает. Ничего, я устрою этому раздолбаю по полной, решила я.
В комнату заглянула моя помощница Леночка Штанько – миниатюрная блондинка с ресницами невероятной длины.
– Лен! Ты не знаешь: кто это оставил? – повертела я кассету в руках.
– Нет. А что это? Неопознанный материал?
– Угу. Оставленный неизвестным героем.
– Объявится. Ольга Александровна, Анжела из приемной Диденко звонила. Он просит вас зайти к нему.
Я хмыкнула. Старый хрыч Диденко любил строить из себя крутого босса. И звонил мне не напрямую, а посылал своего секретаря, или секретарь звонил моей помощнице. Таким образом Диденко демонстрировал субординацию. Мне все эти игры бывшего партийного работника были глубоко противны, но если тому хочется попыжиться, то пусть…
Визит к Диденко обычно был пустой тратой времени. Все разговоры сводились либо к лекции на тему: «Развитие современного телевидения» или как улучшить программу «Отражения». Учитывая, что Диденко страдал излишним пустословием, слушать все это было утомительно. А оборвать нельзя. Не так поймет. И вообще, это всего лишь правила телевизионной кухни, где все строго регламентировано и прописано. И по-другому никак нельзя.
Я слушала и кивала головой, вставляя краткие реплики. Я прекрасно понимала, что на хорошем счету у высшего теленачальства, реальных владельцев акций телеканала и спонсоров студии, которая производила мою передачу. А этот мелкий удельный князек просто демонстрировал феодальную дурь и оправдывал просиживание штанов. К убогим и сирым нужно быть снисходительной, думала я в такие моменты.
– Слушай! – И я посмотрела на Леночку. – Скажи, что я уже уехала. Ладно?
Пробки в Москве были всегда. И зимой, когда гололедные дороги превращаются в сущий ад для водителей, и весной, когда разливаются огромные лужи и вода пополам с грязью так и брызжет из-под колес, обливая прохожих и проезжающие мимо машины. Не лучше дело обстоит и осенью, когда все, вернувшись после летнего отдыха, спешат наверстать упущенное и поскорее врубиться в работу. В это время все становятся жутко деловыми и агрессивными. Никто не хочет никому уступать, ругань между водителями превращается в норму, и хочется плюнуть на тачку и пересесть на метро. Но тот, кто уже отравлен автомобильной лихорадкой, навряд ли променяет свою машину на тесноту и давку в метро, и поэтому, кляня все на свете, едет по московским улицам и перекресткам, раздраженно сигналя другим водителям.
Но особенно пробки невыносимы летом. Раскаленный воздух делает простаивание на месте настоящей пыткой; кажется, что движение остановилось навечно и никто никогда не рванет вперед, а будет обреченно плестись в хвосте таких же бедолаг-водителей.
Я стояла в пробке между джипом, подававшим сигналы, и «Москвичом», чей владелец с кем-то оживленно болтал по мобильнику. Сколько мне здесь торчать? Уже девять часов! Интересно, Дмитрий приехал с работы или еще сидит на каком-нибудь совещании?
Я набрала его номер.
– Алло! Ты на работе?
– Да.
На заднем фоне раздавались чьи-то голоса.
– Когда приедешь домой?
– Пока не знаю. Может, часов в одиннадцать. Или раньше.
Возникла пауза.
– У тебя все нормально?
– Вполне. Пока.
– Пока.
Витрины переливались огнями. Москва стала европейским городом: светским, шумным. Кафе уже больше, чем пешеходов на улице. Модные бутики заманивают покупателей бесстрастными манекенами, одетыми в лучшие бренды мира, и вообще – Москва уже ничуть не напоминает тот город, каким она была еще пару десятилетий назад.
