ПОВЕСТЬ
Художники Никита КРИВОВ, Валерий ПАСТУХ
Тургайская степь. 29 августа 1923 года
Была степь. Каждый раз узнаваемо однообразная. И каждый раз неповторимая степь. Темнело небо, оставляя яркую полосу на западе. От сильного ветра припадали к земле травы, невесело шурша.
А когда стих ветер, из речных зарослей выполз туман. И вместе с туманом появились пять всадников.
Еле различимый во тьме выступил полукруг юрт, У средней, самой богатой, пятеро бесшумно спешились.
Высокий, широкоплечий джигит, кинув поводья ближнему, шагнул ко входу в юрту. Трое двинулись за ним. Высокий приказал:
— Один.
И откинул кошму. В юрте ели вареную баранину. Хозяин и несколько гостей продолжали есть баранину до тех пор, пока не увидели в черном проеме человека с карабином.
— Мне нужен инструктор исполкома. Пусть выйдет на минутку, — негромко проговорил высокий.
— Кудре! — узнал высокого один из гостей.
— Сейсембаев! Я жду, — уже с угрозой сказал Кудре.
— Я — твой гость, Акан, — не отрывая глаз от карабина, еле слышно произнес непослушными губами человек, который сидел рядом со старцем. Старец молчал.
— Я твой гость, Акан! — закричал Сейсембаев и, обхватив голову руками, упал на пол. Акан встал и пошел навстречу Кудре.
— Он мой гость, Кудре.
Кудре стволом карабина отодвинул старика, чтобы видеть Сейсембаева. Прикрыв голову и подтянув колени к животу, тот вздрагивал всем телом — плакал. Кудре весело глянул в глаза Акана и кивнул на Сейсембаева.
— Разве он гость? Он хозяин, потому что он — власть, Советская власть.
— Он мой гость. Пожалей меня, Кудре.
— Мне ли жалеть своего господина? Ведь я служил тебе, Акан!
— Теперь мне никто не служит. Пожалей мои седины, Кудре.
— Я хочу кумыса.
Один из гостей поспешно налил из сабы в чашку кумыса и протянул ее Кудре. Но тот чашку не взял. Поймав взглядом взгляд Акана, он приказал, уже не улыбаясь:
— Ты.
Акан взял чашку из рук гостя и, склонившись в низком поклоне, поднес ее Кудре. Роняя белые капли на широкую грудь, Кудре пил жадными глотками. Выпив, он возвратил чашку Акану:
— Я жалею тебя, старик.
И вдруг, резко подняв карабин, выстрелил. Чашка, стоявшая перед Сейсембаевым, разлетелась вдребезги. Сейсембаев замер на мгновение, а потом, не почувствовав смерти, громко зарыдал. Кудре хищно ощерился:
— Я люблю, когда плачет власть. Плачет — слабый!
И ушел во тьму.
Сопровождаемый четырьмя безмолвными всадниками, Кудре ехал в ночи и хохотал.
Уездный центр. 2 сентября 1923 года
Круминь стоял у окна и наблюдал, как хорошим армейским шагом пересекал улицу Хамит. Хамит был, как всегда, в начищенных сапогах, в щегольски замятой фуражке, в гимнастерке, стянутой новой портупеей с кобурой.
Круминь аккуратно снял пенсне с толстыми стеклами, жестко растер веки, водрузил пенсне на место, с близоруким удивлением глянул на вошедшего Хамита и спросил:
— Сколько тебе лет, Хамит?
— Двадцать два, начальник.
— А в «вагонах смерти» атамана Аненкова был совсем мальчиком.
— Я старался быть мужчиной.
— Ты им стал. Жаль только, что времени на твою юность не хватило.
— Мы спешили, Ян Текисович. У нас слишком много дел. Мне некогда праздновать юность.
— Когда ты плакал в последний раз?
Хамит пристально смотрел в глаза Круминю, вспоминая.
— В пятнадцать лет. Меня сбросил необъезженный конь, и я заплакал.
— Ты плакал от боли?
— Я плакал от досады на себя.
Круминь встал и вновь подошел к окну. Улица была пустынна. Не оборачиваясь, сказал:
— Инструктор исполкома Сейсембаев плакал, вымаливая жизнь у бандита Кудре.
Теперь и Хамит встал.
— Ты расстреляешь Сейсембаева?
— Ты жесток.
— Сейсембаев в степи — Советская власть. А Советская власть не может быть трусливой.
— Как все просто для тебя, Хамит! — Круминь вернулся к столу, выдвинул ящик, достал кипу бумаг: — Сводки со всех концов уезда. Бандиты, бандиты, бандиты. Ты можешь объяснить мне, почему бандиты появились именно сейчас, когда разверстку заменили натуральным налогом, когда все могут спокойно жить и трудиться, когда стало легче всем?
— У Советской власти много врагов. А враги не исчезают просто так.
— Но они и не появляются просто так. Хамит. Кто их прячет? Вооружает? Кормит, наконец? — продолжал задавать вопросы Круминь, изучающе глядя на Хамита. И вдруг резко сказал: — Ты можешь это узнать. Ты — казах, ты — сбой в степи.
— Во всех аулах, в каждой юрте уже говорят: Советская власть — слабая власть, она валялась в ногах у Кудре. Я найду Кудре.
— Этого мало. Мне нужны его связи. Основная твоя задача — разведка. В твое распоряжение поступают трое.
— Мне все ясно. Но что сделают с Сейсембаевым, начальник?
— Я думаю, его пошлют учиться. Куда-нибудь подальше.
— Чему можно научить труса? Бояться еще больше?
3 сентября 1923 года
Они стояли перед ним. Мужчины и женщины. Молодые и старые. Они стояли и глядели в землю.