Исчисляемый

Большинство людей сочли бы этот момент рациональным, подумал Дэвид.

Комната для допросов выглядела совсем как в телесериалах: все выкрашено серой краской, из мебели только стол и складные стулья, залитые резким светом ярких люминесцентных ламп. Но в сериалах никогда не упоминался запах антисептика для мытья полов, безуспешно пытающийся замаскировать пропитавший все запах отчаявшихся, потных тел, прошедших через эту комнату.

Сидящая за столом напротив женщина‑адвокат разговаривала с его матерью, которая рядом с ним тихонько плакала. Она, наверное, думала, что они обсуждают нечто очень важное и адвокат дает здравые советы, но Дэвида ее слова мало интересовали. Время от времени его сознания достигали обрывки их разговора, и он позволял им проплывать мимо, как листьям в пруду.

…психологическая оценка… он останется в системе для несовершеннолетних…

Дэвид не смотрел на лицо адвоката. Он редко находил что‑либо полезное в лицах людей. Его больше заинтересовали пуговицы на ее синем пиджаке. Там были три большие пуговицы, все черные. Верхняя и нижняя – круглые, а средняя – квадратная.

…немного странный… тихий, робкий, застенчивый…

Он не тревожился. Он не испугался, когда сирены зазвучали все громче, и мать открыла дверь, и вспышки полицейских мигалок хлынули в гостиную, где он сидел на кушетке и ждал. Мать была в ужасе и смятении, а малышка, ощутив ее тревогу, снова заплакала. Он стал ее баюкать и попытался объяснить, что плакать нет причины. Большинство моментов не рационально, шептал он ей, и этот не исключение.

…недиагностицированный… высокофункциональный… на фоне жестокого обращения…

Наверное, дизайнер намеревался сделать квадратную пуговицу такого же размера, что и круглые. Это старая проблема: квадратура круга. Может быть, такой дизайн подразумевал шутку? Но вряд ли. Чужой юмор его всегда смущал. Возможно, дизайнера эта проблема интересовала так же, как и его, – как заявление о красоте математики, подсмотренной сквозь вуаль.

…прошение… досудебное слушание… необходимая оборона… показания экспертов…

Разумеется, возвести круг в квадрат невозможно. Для этого нужен квадратный корень из «пи». Но «пи» – число не рациональное. Оно даже не просто иррациональное. Оно не конструктивное. Оно не алгебраическое, поэтому неспособно стать корнем какого‑нибудь полинома, змеящегося по декартовой плоскости. Это число трансцендентное. И все же тысячи лет люди бились над бессмысленным делом, пытаясь достигнуть невозможного.

Он устал стремиться к невозможному – сделать мир рациональным.

Почти все числа в мире трансцендентные, как «пи», но большинство людей не обращают на это внимания. Они озабочены рациональными числами, хотя те всего лишь рассеяны бесконечно малыми островками в трансцендентном море.

Его разум дрейфовал куда‑то из точки настоящего, и он не стал его удерживать. Эти предположительно рациональные моменты его не интересовали. Они составляли такую малую часть жизни…

Сколько он себя помнил, у него всегда были проблемы с людьми. Он думал, будто понимал то, что они ему говорили, но часто оказывалось: это не так. Слова иногда имели смысл, противоположный толкованию в словаре. Люди злились на него – как ему казалось, без причины, – хотя он слушал очень внимательно и отвечал как можно осторожнее. Он никак не мог вписаться в этот мир. Его злили и приводили в отчаяние кажущаяся нерациональность мира и тот факт, что для него мир не имел смысла столь же значительного, как для других. И тогда он ввязывался в драки, в которых не мог победить, потому что не понимал, зачем дерется.

– И что это значит? – спросила Бетти. – С Дэвидом что‑то не в порядке?

Дэвид почувствовал, как мать сжала его руку. Он был рад, что и для матери слова директора школы тоже не имеют смысла.

– Ну, я бы так не сказал. Не совсем так. Дэвид продемонстрировал трудность к установлению контакта со сверстниками. Он воспринимает все настолько буквально, что… Мы лишь считаем: его следует правильно оценивать.

– С ним все в порядке, – заявила Бетти. – Он робкий. Вот и все. Его отец умер. Такое на кого угодно хоть немного, но повлияет.

Постепенно до него дошло, что люди ведут два разговора одновременно: один словами, а другой сигналами, выглядящими нелогично, – интонациями, углом наклона головы, направлением взгляда, скрещиванием ног, переплетением пальцев…

Он оказался глух к этому языку внутри языка, не имея понятия о правилах, которые все воспринимали как должное.

После долгих мучений он все же сформулировал точные аксиомы и вывел сложные теоремы насчет другого, бессловесного языка. У него ушли годы проб и ошибок, чтобы создать систему более‑менее работающих правил. Следуя им, он не привлекал к себе внимания. Он научился создавать видимость того, что пытается, но не очень упорно. И это сделало среднюю школу безопасным местом – по большей части.

В идеале, он хотел бы получать четверки по всем предметам, чтобы раствориться в анонимности толпы, но с математикой это было очень трудно. Ему всегда нравилась математика за ее конкретность, рациональность, четкое ощущение правильного и неправильного. Сделать сознательную ошибку в контрольной работе было выше его сил. Это выглядело предательством. Лучшее, что он смог придумать, – стирать ответы на несколько задач в каждой контрольной, уже решив их все.