«Уважаемые господа! Мне надоело читать о себе гнусные сплетни, распускаемые последнюю тысячу лет в СМИ и литературе. Я не люблю, когда меня выставляют этаким российским Казановой, что совершенно не соответствует действительности. Если вашей редакции интересно получить мое эксклюзивное интервью, прошу командировать вашего представителя в мою резиденцию сроком на два дня. Все расходы за счет приглашающей стороны. Мой представитель будет ждать вашего корреспондента 14 октября 2005 года в 7.00 у памятника А.С.Пушкину перед кинотеатром «Россия».
С уважением, Кощей Бессмертный».
Надо отдать должное нашему редактору, сохраняете му невозмутимость в любых ситуациях. Он протянул мне письмо как нечто само собой разумеющееся и спокойно ждал, пока ваша покорная слуга закончит чтение.
— Командировочные возьми у Зины.
Я еще раз пробежала глазами ровные строчки письма и удивленно посмотрела на шефа, который никогда не был склонен к авантюрам.
— Слава, это же розыгрыш!
— Ты сама говорила, что в вашем роду есть ведьмы. Почему бы тогда не быть и Кощею?
— Я пошутила!
— Между прочим, Логанихин из редакции «Пух и перья» помер, после того как ты пожелала ему стать цыпленком табака. Сгорел в машине, со всего маха влетев в забор птицефабрики.
— Это случайное совпадение. - Мне стало совсем не до смеха.
— Расскажи об этом его родственникам. - Вячеслав впервые за время разговора оторвался от разбросанных по столу листков бумаги и с видом матери-кобры уставился на вырез моей кофточки. - Или ты завтра с утра торчишь у памятника, или в порядке моральной компенсации перейдешь работать на освободившуюся вакансию в «Пух и перья».
— А если это какой-нибудь маньяк? Завезет меня в лес и...
- Так ему и надо. После общения с тобой любой маньяк импотентом станет. Ладно, Гаевская, иди отсюда, мне номер сдавать надо.
Хлопнув дверью, я вылетела в коридор с единственным желанием тут же написать заявление об уходе. Да пошли они все! Я еще не выжила из ума, чтобы принимать участие в этом цирке или писать о зависимости яйценоскости цесарок от уровня шума в помещении! Не будет меня -кто в следующий раз поедет с его любимыми экстрема-лами кормить комаров в тундре, Пушкин), что ли?
Утро выдалось под стать моему настроению: таким же серым и пасмурным. Я как полная идиотка торчала у памятника, всматриваясь во всех проходивших мимо мужиков, которые отвечали такими же мрачными взглядами. Обычная московская рань. Ладно, поторчу здесь до половины восьмого, а потом пойду в «Макдоналдс». Позавтракаю — и в офис бить морду шефу. Теперь вся редакция будет надо мной изгаляться до конца года. Сережка-дизайнер уже небось какую-нибудь картинку наваял. Он только с версткой вечно опаздывает, а как кого-нибудь высмеять - впереди паровоза. Кукрыникс чертов!
— Простите, вы из редакции... — И назвал наше издание. Голос чуть с хрипотцой. Высокий мужчина лет сорока
пяти - пятидесяти, седая прядь в волосах странного серого цвета, холодные зеленые глаза. Наверно, бывший спортсмен или военный - уж больно хорошая фигура для его возраста. У среднероссийского мужика к этому времени отрастает пивной живот, а этот подтянут и, похоже, не числится членом Общества любителей рукоделия.
Стараясь выглядеть не менее крутой, окидываю его оценивающим взглядом с головы до ног, после чего киваю головой. Он - само равнодушие.
— Меня послали за вами. Пойдемте к машине. Потянулся взять у меня сумку, но я быстро отвела руку
за спину. Было такое ощущение, что вместе с багажом он заберет и мою свободу, а я не очень-то доверяла этому типу. Хоть бы представился, что ли!
Мой Спортсмен, как я его прозвала, равнодушно пожал плечами и мягкой походкой пошел впереди, показывая дорогу. Во всех его движениях сквозила какая-то животная пластика, как будто он в любой момент был готов броситься бежать или вцепиться в горло. Второе, пожалуй, вернее, потому что сонно шествующий за молодящейся дамой миттельшнауцер при виде моего спутника вдруг ожил и с истошным визгом спрятался за хозяйку. Ничего, если буду жива, Славочка от меня гонораром не отделается! Сам в тундру поедет, а я - делать репортажи в Куршевель. Если буду жива...
Мы подошли к серебристо-серому «опелю». Мой спутник галантно распахнул дверь, помог сесть в машину, а потом, заняв свое место, плавно взял с места.
За всю дорогу мы не обмолвились и десятью словами. Вернее, я произнесла их, наверно, с тысячу, но Спортсмен отвечал на них молчанием или односложным «да — нет». Особенно кисло стало, когда «опель», вырвавшись из города, понесся по Ленинградскому шоссе все дальше от Москвы. На сотом километре я попыталась заставить его развернуться и отвезти меня домой, но ни тут-то было! Он даже не прореагировал на мои крики и угрозы выпрыгнуть на дорогу или убить его на месте. Оставалось только подчиниться обстоятельствам и ждать, чем кончится эта афера. Я приготовилась дорого продать свою жизнь,
не замечая, как осень заметает наш путь золотом листьев, а в небе плывут облака, торопясь вместе с нами на север.
Шоссе, щебенка, проселок, потом почти не езженная лесная дорога. Наконец, когда солнце уже клонилось к закату, мы подъехали к дому старинной постройки, прижавшемуся к холму. Казалось, что они срослись друг с другом, создавая ощущение входа в подземное царство.
