Нас осталось семеро на распутье, наблюдающих за пылью, клубящейся по восточной дороге. Неразрешимость проблемы потрясла почти на час даже неугомонных Одноглазого с Гоблином. Лошадь Масло заржала. Успокаивая животину, он прикрыл ее ноздри ладонью и другой рукой потрепал по холке. Настало время раздумий, последняя эмоциональная веха эпохи.
Но вот и пыль исчезла из виду. Они ушли. Запели птицы — только это заставило вспомнить, что мы-то все же остались. Я вынул из седельной сумы старую тетрадь, уложил ее на дороге. Дрожащей рукой написал:
«Пришел конец. Мы разделились. Молчун, Душечка и братья Крученые держат путь к Лордам. Черного Отряда более нет.
Однако я стану продолжать летопись — хотя бы потому, что привык к этому за двадцать пять лет, и ломать такие привычки тяжело. И потом, как знать? Те, кого я обязан вести за собой, могут найти мой отчет интересным. Хоть сердце и остановилось, тело еще ковыляет вперед. Фактически Отряд мертв, но имя живо.
А уж мы-то, о жестокосердные боги, на собственной шкуре испытали могущество имен…» Я убрал книгу в седельную суму.
— Н-ну, значица, так… — Отряхнув пыль со штанов, я бросил взгляд на нашу собственную дорогу в завтра. Ряд зеленых холмов выглядел как живая изгородь, над которой переплетались курчавые кроны деревьев. — Наш поиск начался. Пора уж покрыть первую дюжину миль.
Нас осталось лишь семеро из восьми тысяч.
Я оглядел моих товарищей. Одноглазый — колдун, сморщенный и черный, будто пыльная сушеная слива — был старше всех на добрых сто лет. Он носил повязку на глазу и мягкую сплющенную шляпу из черного фетра. Шляпа, судя по виду, претерпела в жизни все мыслимые невзгоды, однако стойко вынесла все унижения.
Так же, как и Масло, самый обычный человек. Тысячу раз был ранен, однако остался жив и уже почти уверился в особом благоволении богов к собственной персоне.
Обок с Масло находился Ведьмак, еще одна ничем особо не примечательная личность. И еще один потрясающий пример живучести… Надо же, слезы навернулись на глаза…
Далее — Гоблин. Что вам такого сказать о Гоблине? Гоблин — он и есть Гоблин, прозвищем сказано все и в то же время ничего. Наш второй колдун, маленький, безобразный, постоянно в контрах с Одноглазым, без вражды с ним он тут же умрет в страшных конвульсиях. Видели когда-нибудь улыбку фасона «рот до ушей»? Это он ее изобрел.
Мы, пятеро, уже вместе двадцать с лишком лет, вместе состарились и, пожалуй, знаем друг друга, даже слишком хорошо. Мы — конечности умирающего организма. Последние из могучих, великолепных, легендарных… Боюсь, сейчас, с нашим разбойничьим обликом, совсем недопустимым для лучших в мире солдат, мы здорово пятнаем память Черного Отряда.
И еще двое. Двадцативосьмилетний Мурген, которого Одноглазый порой зовет Щенком. Наш младшенький. Присоединился к Отряду во время бегства из Империи. Многопечальный тихоня, неразговорчив, нет у него в жизни ничего и никого, кроме Отряда, но даже от нас он отстранен и одинок.
Как и все мы. Как и каждый из нас.
И, наконец, Госпожа. Настоящая Госпожа, заблудшая Госпожа, прекрасная Госпожа, плод моего воображения, мучение мое. Еще молчаливее Мургена, но тут случай другой — отчаяние. Когда-то она владела всем. И проиграла. И теперь у нее нет ничего.
Ничего действительно стоящего.
Холодный бриз развеял пыль на дороге к Лордам. Несколько любимых товарищей моих покинули мою жизнь навсегда.
Торчать здесь нет никакого резона.
— Проверить сбрую! — С этими словами я, подавая пример, подтянул ремни на вьючных животных. — Одноглазый, на-конь! Пойдешь направляющим.
Наконец-то хоть намек на оживление в рядах — Гоблин тут же окрысился:
— Чтобы мне глотать пыль от этого?!
Если Одноглазый идет первым, значит, Гоблин — замыкающий. Колдуны наши, в общем, всадники никакие, но — весьма полезны. Если один из них прикрывает фронт, а другой — тыл, я себя чувствую куда спокойнее.
— Да вроде бы очередь-то его, а?
— Такие дела, как это, не нуждаются в соблюдении очередности.
Гоблин хотел было выдавить смешок, но хватило его только на усмешку — эдакое жалкое подобие своеобразной улыбки жабы во весь рот.
Да и реакция Одноглазого напоминала высохшую тыкву. Он тронулся вперед без всяких комментариев. Следом, ярдах в пятидесяти позади, ехал Мурген. Копье его, в двадцать футов длиною, торчало прямо вверх. Некогда на этом копье развевалось наше знамя. Теперь с древка свисают фута четыре драной черной тряпки. Сплошная символика на разных смысловых уровнях.
Впрочем, мы и так знаем, кто мы такие. И лучше бы другим этого не знать. Слишком много врагов у нашего Отряда.
За Мургеном тронулись Ведьмак с Масло, ведя на поводу вьючных. Далее — Госпожа и я, также с вьючными. Ярдах в семидесяти за нами — Гоблин. Таким образом мы двигались всегда, воюя со всем белым светом. Разве что местами менялись.
Не помешали бы, конечно, разъезды и передовые дозоры, однако возможности у семи человек весьма и весьма ограничены. Ничего, зато колдунов у нас даже двое. Все мы увесили себя оружием так, что выглядели так же безобидно, как для лисы — ежик. Восточная дорога скрылась из виду. Я был единственным, кто оглянулся в надежде, что в сердце Молчуна еще остались незанятые вакансии. Но надежда оказалась напрасной. И я прекрасно знал это. Говоря языком чувств и ощущений, пути мои и Молчуна с Душечкой разошлись еще много месяцев назад, на залитом кровью, пропитанном ненавистью поле битвы в Курганье. Там мы спасли весь белый свет, но столько было потеряно чего-то иного. По поводу точного соотношения цены с приобретением можно гадать всю оставшуюся жизнь. У разных сердец и пути разные…
