Хемлок Гроув

Одинокий волк воет, чтобы воссоединиться со стаей, от которой был отделен. Но зачем воет стая, когда ни один из ее волков не потерян?

Разве это не очевидно?

Потому что нет других способов сказать об этом.

 В ночь после Осенней Луны было обнаружено тело. Приближался октябрь, и солнце было все еще теплым, но листья теперь падали более интенсивно, а ночи становились холоднее. Питер шел домой с автобусной остановки, когда увидел впереди мерцающие огни пожарной машины в Килдерри-парк. Он подумал, не произошел ли там несчастный случай. Питер, которому было семнадцать на момент, когда я писал это, любил несчастные случаи: современные времена чертовски структурированы. Вдобавок к огням пожарной машины, он увидел несколько полицейских машин и скорую, но никаких признаков аварии. Проходя мимо, он повернул голову в их сторону, но там не было ничего выходящего за норму, на что можно было бы посмотреть. Двое копов прочесывали местность в знакомой ему манере; они останавливали его пару раз в обязательном для копов порядке так что, по опыту Питера, любая униформа была униформой СС. Скорее всего у какого-то наркомана случился передоз или что-то похожее.

Был тут один лентяй, болтавшийся в округе – старый чернокожий парень с желтыми и черными зубами и одним омертвевшим глазом, похожим на грязный мрамор, который мог быть не таким уж старым на самом деле. Однажды Питер дал ему прикурить, но никаких денег. Лучше он расплатится ими за собственные наркотики. Его интерес упал. Проблемы старого черного наркомана новость не интереснее, чем вероятность завтрашнего дождя. Затем, он услышал это – одно предложение: «Никаких следов оружия, Шериф». Питер взглянул снова, но не заметил ничего, кроме разрозненной группы униформ возле линии деревьев и, засунув руки в карманы, пошел дальше.

У него было плохое предчувствие.

Николай всегда говорил ему: он родился с необычайно восприимчивой Свадистхана чакрой и, что под поверхностью материи, иллюзией иллюзии, лежит секрет, священные частоты вселенной и, что Свадистхана – канал, через который она будет тебе петь. И Свадистхана располагается прямо за яйцами, потому он всегда–всегда должен верить своим яйцам. Питер не знал, что это было, но что-то в сцене в Килдерри-парк привело его яйца в состояние возбуждения.

Придя домой, он сказал своей матери:

– Что-то произошло.

– Хмм? – ответила она. Она курила и одновременно смотрела викторину. Трейлер был теплым и пах сладостями, горошком и печеными яблоками. – Колибри! – крикнула она вдруг, в ответ на вопрос: «Как зовут единственную птицу, способную лететь назад?».

Он рассказал ей, что видел. Поведал о плохом предчувствии.

– Из-за чего? – спросила она.

– Не знаю, оно просто есть, – ответил он.

Она задумалась.

– Что ж, это все чушь, – произнесла она.

Он отправился на кухню. Она спросила, был ли он в городе.

– Да, – ответил он.

Пока она опустошала его рюкзак от вещей настолько маленьких и скромных на вид, что это вряд ли можно считать за кражу, Питер выскребал ложкой остатки сахара и старался подавить свое предчувствие. Предчувствие, что чтобы ни произошло в Килдерри-парк, это было не хорошо. И не в каком-то великом экзистенциальном смысле, но «не хорошо» с его именем на нем. На полке стояла кофейная банка с персонажем комиксных стрипов Кэти на ней и маленький зажим, в виде акульего зуба, который держал теряющуюся мелочь. Он опустил свою руку в банку и, вернувшись к двери, разбросал горсть монет на каменной плите снаружи трейлера.

– Зачем ты это сделал? – спросила Линда.

Питер пожал плечами. Он сделал это потому, что хотел услышать нечто диссонирующее и красивое.

– Ты довольно странный, знаешь об этом? – произнесла Линда.

– Ага, – ответил ей Питер.

И помни: Плоть настолько же священна, насколько нечестива.

Я забыл об этом.

Упс.

Зеленоглазый парень сидел в одиночестве во дворике ресторана, трогая пальцами иглу в своем кармане. Шприц был пустой и не использованный, он не пользовался шприцами. Он пользовался иглами. Зеленоглазый парень – его звали Роман, но первое, что вы замечали, так это его глаза – одетый в эксклюзивную миланскую спортивную куртку, с одной рукой в кармане, и голубых джинсах. Он был бледен, худ и очень красив, и в его вопиющем стиле и снобизме чувствовался безнадежный контраст с ресторанным двориком пригородного торгового центра, в котором он сидел и рассеяно смотрел перед собой, возясь с иглой в своем кармане. А затем он увидел девушку. Блондинку в мини-юбке, наклонившуюся в ней так, словно она не смела поступить иначе, или будто дразня некими мистическими откровениями своей недоступности.

Так же, как он заметил, в одиночестве.

Роман встал, застегнул верхнюю пуговицу на своей куртке и ждал, пока она закончит заказывать свое клубничное мороженое, и, когда она справилась, он последовал за ней. Сохраняя безопасную дистанцию, он прошел за ней через главный зал и остановился у магазина женской одежды, куда она вошла, наблюдая через витрину, как она выбирает белье и наконец-то заканчивает с рожком мороженого. Она оглянулась по сторонам и, засунув в сумку белье, вышла из магазина. Ее язык выглянул наружу, чтобы собрать оставшиеся крошки с ее губ. Он продолжал следовать за ней до парковки. Она вошла в лифт, и, не увидев в нем других пассажиров, он крикнул «Подождите, пожалуйста», и забежал внутрь. Она спросила его, какой ему нужен этаж, и он ответил, что самый последний, ей должно быть туда же, поскольку это была единственная кнопка, которую она нажала. Они ехали вверх, и стоя позади и вдыхая аромат ее парфюма и думая о кружевном белье в ее сумочке, он бесшумно протолкнул иглу через ткань куртки.