…Получив соответствующее разрешение, компания американских миллионеров-предпринимателей выпустила на купленный за чертой города участок земли целую тучу архитекторов, инженеров и, главное — специалистов по всем отраслям предполагаемаго предприятия — самым мельчайшим.
Весь участок был обнесён высочайшим забором и только на южной стороне ограды были проделаны монументальные ворота с огромной вывеской, на которой горела и сверкала всеми цветами радуги огненная надпись:
— «Город Чудес».
А ниже:
— «День пребывания в Городе Чудес и осмотра его стоит 5 миллионов руб. Спешите! Лучшая аттракция мира! Важно для русской „взыскующей града“ души!!»
Беспрерывная адская работа кипела 3 месяца.
Наконец, последняя гайка была привинчена, последний гвоздик вбит куда следует, — и предприятие было объявлено открытым для широкой публики.
***
Беря у входной кассы билеты и платя за них жирную пачку керенок в пятьдесят тысяч, Иван Николаевич Трошкин говорил своему другу Филимону Петровичу Грымзину:
— То есть, знаешь, — если бы не так дорого драли — ни за что бы не пошёл!
— Ещё бы, — рассудительно поддакивал Грымзин, — этакия деньжища не жалко и заплатить.
— Чего это они нам покажут?
— Говорят тебе — Город Чудес. Значит, чудеса будут — ясно!
— Пожалуйста сначала в контору, ваше сиятельство, — сказал швейцар, снимая фуражку и изгибаясь в три погибели.
— Слышь ты, — толкнул локтем приятеля Грымзин. — Чудеса, брат, уже начались. «Сиятельством» назвал.
В конторе щеголевато одетый клерк почтительно вручил им какую-то проштемпелеванную бумажку и указал на кассовое окошечко:
— Там получите деньги на расходы.
И когда кассир пододвинул им столбик золотых монет, рублей на двести, на столько же романовских и целую кучу серебряных рублей и мелочи — оба друга только промычали что то и, боясь громко ступать по выхолощенному паркету, направились к выходу.
Вдруг Трошкин застыл перед огромным, висящим на стене отрывным календарём и, не могши вымолвить слова, только головой дернул:
— Смотри!
— На календаре было: «1908 год. 18 августа».
— Виноват, робко обратился к клерку Трошкин. — Какое у нас сегодня число?
— 18 Августа.
— А… год?
— Неужели не знаете? 1908-й. Тут же написано.
— Ну ну, — покрутили головой друзья.
Вышли. Ошарашенные, зашагали по городу.
По улице — мчался мальчишка, оглашая воздух неистовыми воплями:
— Ин-те-рресные газеты: «Новое время1», «Русское Слово2», «Речь3»!! «Биржёвка4»!!
— Постой, постой! За какое число «Новое Время»?
— Ясно — за сегодняшнее.
— Сколько тебе?
— Две за «Биржёвку», пятак за «Новое Время»!
— Ф-фу!! Зайдём-ка в кафе, почитаем. Барышня! Два кофе по-варшавски, полдесятка пирожных. Ну ка, что они там пишут?.. Гм!.. Статья Меньшикова5:
«Сколько раз мы уже твердили о том, что Финляндия готова предать Россию в первый же удобный момент. Еврейская левая пресса, которая спит и видит — поднять в Россию революцию»…
— А посмотри хронику.
— Изволь. «Его Величеству Государю Императору имели высокую честь представляться представители тамбовского дворянства. Выслушав речь предводителя дворянства, Его Величество соизволил ответить: „Рад слышать, что тамбовские дворянские традиции остались неизменны“». — «Увольняется в полугодовой отпуск д. с. с. Криворучко»— «Орденом Станислава 3-й ст. Награждается старший советник градоначаль…»
— Буренинский фельетон есть?
— Всё на своём месте.
— Кого ругает-то?
— Валерия Брюсова.
— А, брат Ваня? Каково! Времена-то какия!..
— Барышня, получите. Сколько? 75 копеечек? Дороговато. Хи-хи!
Вышли. На улице их внимание привлекла масса зелёных и розовых билетиков, наклеенных на парадных дверях.
— Чего это, Ваня?
— Квартиры все сдаются. Время осеннее скоро — сам понимаешь!.. А это что за вывеска… Во, брат! «Доминик». Зайдём… А? — У буфета по рюмочке… А? С пирожком, а?
У буфетного прилавка толпилось много делового народа.
— Я, — говорил один другому, — могу продать вам вагон сахару по четыре с полтиной за пуд.
— Ваня… Что-же это?
— Статисты, нешто не понимаешь. Для нас все эти разговоры. Для нас поставлены. Да-с — не зря деньги содрали. Буфетчик! Пирожки-то свежие?
— Помилуйте! Вам ординарную или двуспальную, за гривенник?
— Ваня! Обедать хочу, шампанского хочу, музыки хочу! Всего хочу. Деньжищ-то у нас уйма. 498 с полтинником осталось. Это из пяти сот-то Ваня. Спервоначалу обедать, потом в театр, потом в шантан.
Вышли. Пошли к «Медведю». Пообедали. Снова вышли.
— Ваничка, голубчик мой! Ей Богу, городовой стоит. Ваня, пойдём поцелуем. Не могу я видеть равнодушно. Стоит голубчик, глазками смотрит. Гор-родовой!!
Не спеша приблизился городовой.
— Чего орёшь зря? В участок захотел?
— Ваня… Слова-то какие: «орёшь», «участок»!.. Городовой! Я протестую. Почему у нас не старая жизнь? Почему вы новые революционные порядки вводите?
Лицо городового приняло сразу новый, интеллигентно испуганный вид.
— Что вы, мистер? Этого у нас не может быть. Помилуйте, наша фирма…
— А вон, почему на углу очередь стоит? Разве в хорошее время очередь стояла? — Это же на Шаляпина, сэр; всегда бывала, сэр.
И тут же вызверился на проезжавшего извозчика:
— Я т-тебе покажу, дьявол желтоглазый… Не знаешь какой стороны держаться?! Экие галманы!..
