Сегодня мой последний бой. Я ждал его очень долго. Быть может годы, быть может – жизнь. В этом рабстве время давно утратило для меня стабильные формы. Оно бесконечное при томительном ожидании в камере. Искаженное – при лабораторных процедурах настройки рефлексов или диагностике имплантов. И невероятно быстрое – на арене.
В последний раз проверяю клинок. Его молекулярно заточенное лезвие мерцает красным. Ощутимо вибрирует от заключенной в нем энергии. С его помощью я верну себе свободу, верну прошлое… Память рабу ни к чему. Помимо сорокапроцентной киборгизации посвящение в гладиаторы предусматривает и ментальную чистку. Мало что осталось от прошлой жизни, лишь короткие тусклые образы. Их трудно составить в единое целое. Но в одном я уверен точно – когда-то в моей груди билось живое сердце. Я мог чувствовать что-то еще кроме боли и ненависти…
Сильнее сжимаю рукоять. Делаю пробный выпад, разворот. Воздух камеры сильно ионизируется. Парирую воображаемый удар и с размаху целюсь в голову собственной тени. Вспышка, громкий треск. На серой стене остается обугленное пятно с дымящей трещиной. Не понимаю. До сих пор мне казалось, хозяева отняли у меня все эмоции, ненужные бойцу. Но что за странное чувство теперь сжимает виски, дрожью отдается в челюсть? Не боль. Не страх. Что-то новое, или забытое…
Слышу лязгающие шаги дроида-привратника. Пора.
Гаснут прутья – вертикальные лучи, служащие решеткой камеры. Моя камера. Три стены, нары, воронка сортира. Два крана, с водой и питательной смесью... Больше я сюда не вернусь. Следую за стальной спиной моего стража по коридору к круглой платформе телепорта. Знаю, зрители уже смотрят. Вот он, чемпион арены, идет в последний бой. Сегодня он обретет свободу. Вот только, в жизни или смерти? Делайте ставки, господа! И они делают. Жирными пальцами тыкают в сенсорные панели, выбирая суммы. Лежа с обнаженными наложницами, с восторгом пялятся в экран…
Платформа гремит под броневыми ботинками. Руки и торс тяжелит кольчуга блестящая легированной сталью. Нагрудник из кевлара и асбеста, литой шлем. Все это больше декорация, чем реальная защита. Любой противник проломит или прожжет доспех, стоит мне хоть раз ошибиться. Разве что ромбовидный щит, висящий за спиной, возможно, не сразу разрушится.
Салютую видеокамерам под потолком, затаив дыхание в центре платформы. Ярче вспыхивает клинок – зрители любят дешевые эффекты. Дроид щелкает рычагом на стене, и я проваливаюсь в бездну искаженного пространства… Тьма и свет сменяют друг друга с безумной частотой. Острая боль, словно током, пронизывает позвоночник, мозг. Чувствую, как разрывает горло крик, но слышу лишь звон осколков материи. Словно колоссальный водопад разбитого стекла…
Глубоко вдыхаю сухой горячий воздух, открываю глаза. Солнце плавит бурое небо над бескрайней пустыней. От горизонта до горизонта – неестественно ровное море песка. Нет желания гадать, как замаскированы видеокамеры и где в этот раз устроили арену. На другой планете или в параллельной реальности. Возможно, и там, и там. Фантазия организаторов безгранична. Неважно. Где-то рядом – противник. Снимаю со спины щит, креплю к левой руке. Удобнее перехватываю рукоять меча в правой.
Жду недолго. Песок в десяти шагах впереди внезапно волнуется, взрывается пылевым фонтаном. Стонут металлические тяги, ревут механизмы – сквозь оседающую пыль вырисовываются очертания боевого робота… Знакомая модель. Это Хантер RZ-400. Его левое предплечье расширяется дулом пушки, а правое – венчается зазубренной клешней. Цилиндрическая голова торчит из выпуклой груди, мигая инфракрасными объективами глаз. Выждав запрограммированную в ней драматическую паузу, машина резко наводит на меня ствол.
Горизонтальный столб огня ударяет по щиту, сбивая с ног. Вышвыриваю раскаленный кусок помятого металла. Вскакиваю и по кругу оббегаю противника. Пушка провожает меня, лязгает, перезаряжаясь. Второй залп, едва успеваю уклониться кувырком в сторону. Четыре секунды – время перезарядки! Достаточно, чтобы подобраться и с разгону ударить… Длинный прыжок, размах, и клинок, искрясь, застревает в пробитой голове Хантера. Вовремя уклоняюсь, отпустив меч, от клацающей клешни. Отскакиваю. Машина шатается, размахивая оружием, дымит сквозь пролом. Третий залп улетает в небо. Внутри нее что-то громко взрывается, раз, второй… Выдергиваю клинок из образовавшейся груды металла и керамики. На лезвии ни царапинки.
Только сейчас замечаю, как горит от ожогов левая рука. Вытираю с подбородка слюну с песком и стараюсь выровнять дыхание, пока есть короткая пауза… Этот робот. Я ведь знаю не только его модель и устройство. Знаю его историю. Хантеров впервые использовали в семнадцатой гражданской войне в системе Антареса. Еще задолго до возрождения гладиаторских боев. Странно. Я помню, каким был мир до моего рабства. Но почти не помню в нем себя. До сих пор не понимаю почему. Быть может, машины, вычищавшие мой разум, оказались не всесильны. Или тот, кто ими управлял, просто схалтурил… После Хантеров последовали другие поколения универсальных боевых машин, все мощнее и смертоноснее. Уверен, они и сейчас пользуются большим спросом во всей Вселенной. Да, мир за пределами арены не менее жесток. Но как тогда объяснить эту сжимающую грудь тоску по нему?
