Это произошло в конце мая 1855 года в одной из отдаленнейших местностей неизмеримых западных прерий, неподалеку от реки Колорадо-дель-Норте, которую индейцы тех мест называют на своем фантастическом языке Бесконечной рекой с золотыми волнами.
Наступила глубокая ночь. Луна, просвечивая сквозь густые ветви деревьев, слабо освещала неприветливый, суровый пейзаж. В воздухе не было заметно ни малейшего дуновения. В прериях царило мертвое молчание, изредка прерываемое отрывистым воем волков, подстерегающих добычу, или мяуканьем пантеры и ягуара на водопое.
В ночное время обширные американские саванны, в которых человеческий шум не нарушает величия ночи, обретают потрясающее великолепие, которое волнует сердце человека без его ведома и против его воли; в душу его проникает религиозное благоговение.
Внезапно густые ветви одного из кустарников осторожно раздвинулись, и из них выглянула голова человека, глаза которого горели, словно у хищного зверя, и с беспокойством оглядывали окрестности. Оставаясь совершенно неподвижным в продолжение нескольких секунд, человек, о котором мы говорим, выскочил наконец из скрывавших его кустов.
Хотя загорелое лицо незнакомца приняло почти кирпичный оттенок, но по его охотничьему костюму и в особенности по его длинным светло-русым волосам и по смелым, откровенным и выразительным чертам лица легко было узнать в этом человеке одного из тех отважных канадских охотников, достойное поколение которых постепенно вымирает и скоро совершенно исчезнет с лица земли.
Он сделал несколько шагов вперед, держа ружье наготове, с пальцем на спуске, тщательно всматриваясь в чащу кустов, окружавших его; после этого, вероятно успокоенный молчанием и тишиной, царившими вокруг, он остановился, поставил ружье прикладом на землю, слегка наклонился вперед и свистнул соловьем.
Едва вдали замер последний отголосок соловьиной трели, как из тех же кустов, из которых вышел охотник, появился второй человек. Это был индеец. Он подошел к канадцу и, помолчав несколько секунд, спросил его со спокойствием, скрывавшим, однако, тайное волнение:
— Ну что?
— Все спокойно, — ответил охотник. — Дикая Роза может прийти.
Индеец покачал головой.
— С самого восхода луны Летучий Орел расстался с Дикой Розой. Он не знает, где она находится в настоящую минуту.
Благосклонная улыбка появилась на губах охотника.
— Дикая Роза сочувствует моему брату, — мягко произнес он. — Птичка, которая поет в глубине ее сердца, должна была привести ее по следам вождя. Разве Летучий Орел забыл клик, каким он вызывал ее в своем селении?
— Вождь ничего не забыл.
— Тогда пусть вождь кликнет ее тем же голосом.
Индеец не заставил повторять приглашения. Едва в воздухе пронесся его крик, как в ту же секунду в кустах послышался шорох и молодая индианка подбежала к воину, словно испуганная лань. При виде девушки глаза вождя радостно сверкнули, но тотчас, затаив свою радость, он холодно сказал ей:
— Без сомнения, сестра моя устала, но теперь ей не угрожает никакая опасность. Она может идти спать. Воины будут охранять ее.
— Дикая Роза — дочь команча, — ответила индианка застенчиво, — сердце ее сильно. Она послушается Летучего Орла. Она знает, что под покровительством такого могущественного вождя ей не грозит никакая опасность.
Индеец посмотрел на девушку с невыразимой нежностью, но тотчас же лицо его приняло обычное бесстрастное выражение краснокожих.
— Воины будут совещаться, пусть сестра идет спать, — твердо произнес он.
Молодая женщина ничего не возразила. Почтительно поклонившись обоим воинам, она отошла от них на несколько шагов, опустилась на густую траву, закрыла глаза и тотчас заснула — или сделала вид, что спит.
Канадец с улыбкой наблюдал за разговором индейцев, одобрительно кивая головой.
Вождь, погрузившись в размышления, стоял несколько минут молча, устремив глаза с необычайным выражением на спящую девушку. Наконец он несколько раз провел рукой по лбу, как бы отгоняя мрачные мысли, туманящие его рассудок, и обратился к охотнику:
— Мой брат бледнолицый должен отдохнуть. Вождь будет караулить, — сказал он.
— Волки перестали выть, луна пропала, белая полоса появилась на горизонте, — ответил канадец, — скоро настанет день. Сон далек от моих глаз, лучше я поговорю с вождем.
Индеец молча кивнул головой. Опустив ружье на землю, он набрал сухих веток и положил их возле спящей индианки. Канадец сложил из них костер и зажег его. Скоро огонь охватил хворост со всех сторон; пламя кровавым светом озарило ближние кусты. Тогда оба собеседника уселись перед огнем, набили свои трубки и принялись курить, молча, с той важностью, с какой индейцы при любых обстоятельствах приступают к этому занятию.
Воспользуемся их отдыхом и познакомим читателей с этими тремя личностями, которым предназначено играть важную роль в нашем рассказе.
Канадцу казалось около пятидесяти пяти лет. Это был длинный, высотой в шесть английских футов1, очень худощавый человек, сильный, мускулистый, каким и подобает быть лесному жителю, чье тяжкое ремесло требует чрезвычайной крепости и смелости. Как и все его соотечественники, канадец представлял собой тип истинного нормандца: широкий лоб, серые лукавые глаза, горбатый нос, большой рот с великолепными зубами; густые русые волосы, слегка серебрившиеся и ниспадавшие густыми прядями из-под выдровой шапки, придавали ему честный и открытый вид и располагали к нему с первого взгляда. Имя этого достойного великана было Бонье, но в пустыне он был известен под прозвищем Верный Прицел — прозвищем, вполне оправдываемым верностью его глаза и умением выслеживать логовища хищных зверей. Он родился в окрестностях Монреаля и в молодости был привезен в огромные леса Верхней Канады. Жизнь в прериях ему так понравилась, что он отказался от жизни в городах и в продолжение сорока лет странствовал по обширным пространствам Северной Америки, заходя в города и деревни только для продажи звериных шкур и покупки пороха и пуль.
