Никлас Родстрём
Эйфелева башня
Утром за завтраком он сразу же рассказан жене, какой сон ему приснился ночью.
— Мне снилось, что я читаю книгу, — сказал он. — Речь в ней шла о Париже двадцатых годов. Хемингуэй, Пикассо, Вирджиния Вулф… вся компания. Но одного не хватало. Эйфелевой башни. Ее вообще не было. И, когда я кончил читать, это стало самым главным. Все анекдоты об этих художественных натурах потеряли для меня интерес из-за того, что Эйфелевой башни не было. Я буквально штудировал страницу за страницей, чтобы найти хоть малейший след Эйфелевой башни. Ее просто не было. И в конце концов я поставил книгу на полку и проснулся.
Жена с удивлением посмотрела на него.
— Понимаешь, — продолжал он. — Можно было пройти весь берег Сены, но, даже дошагав до самого Атлантического океана, так и не увидеть Эйфелевой башни.
Жена по-прежнему не отрываясь смотрела на него.
— Якоб, — сказала она. — О чем это ты говоришь?
— Об Эйфелевой башне, — сказал он. — Ее не было. Ее как ветром сдуло.
Или, скорее, ее никогда и не строили.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала жена.
Он начал раздражаться.
— Черт возьми, по-моему, это не так уж странно, — сказал он. — Мне снилось, что Эйфелевой башни нет. На Всемирной выставке восемьдесят девятого года народ завлекали чем-то другим, а Эйфелеву башню они так и не построили.
— О чем ты говоришь? — повторила жена. — Эйфелева башня? Что это такое?
— Эйфелева башня, — сказал он.
Он сам заметил, что заговорил в повышенном тоне.
— Эйфелева башня. Мы же там были.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказала она.
— Что с тобой? — сказал он. — Что-то с памятью? Старческий склероз? Эйфелева башня!
— Фу, какой ты противный, — сказала она и, взяв воскресное приложение к утренней газете, спряталась за ним.
— Лена, послушай меня, — начал он.
— Веди себя сначала по-людски, — перебила она его.
— Ладно, ладно, — сказал он. — Прости меня. Я только хотел рассказать, что мне приснилось, будто Эйфелевой башни нет.
Жена опустила газету.
— Якоб, — сказала она. — Я просто не знаю, о какой башне ты говоришь.
— Давай не будем препираться из-за этого, — сказал он. — Это был всего лишь сон.
— Ладно, — согласилась она. — Но я все-таки не знаю, что это за башня.
— Почему тебе надо непременно дразнить меня? — сказал он. — Это был только сон. Сон.
— Я тебя не дразню! Я просто не знаю, о чем ты говоришь.
— Я говорю об Эйфелевой башне, черт побери! — закричал он. — Об Эйфелевой башне!
Он вскочил и сердито вышел в гостиную. Чертовщина какая-то, подумал он. Но потом сразу успокоился. В общем-то это не причина, чтобы приходить в ярость. Он просто пытался рассказать сон о том, что Эйфелевой башни нет. Он подошел к книжной полке. Достаточно будет показать ей Эйфелеву башню, а потом сказать, что ему приснилось, будто ее нет, и всей этой комедии придет конец.
Он стал перебирать тома энциклопедии, пока не дошел до шестого: Drumev-Fackeldans[1]. Друмев, подумал он, что это еще за черт? Ему пришлось сначала, посмотреть это слово. «Друмев, Васил, болгарский писатель…» Ага, будем знать, подумал он. А пляска с факелами? Что они об этом пишут? «… танец в стиле полонеза…» Подумать только.
Но сейчас речь шла об Эйфелевой башне. Он полистал том. Эренсвэрд, эйдология, Эйебакке… Эйфель.
— Эйфель, — крикнул он в кухню, жене. — Вот оно. Странно, никакого изображения башни. Лена!
— Да, я слышу, — откликнулась жена.
Он подошел и встал в проеме кухонной двери.
— Сейчас посмотрим, что они пишут. «Эйфель Александр Гюстав, французский писатель…» Писатель?… «(1832–1923), начал свою карьеру инженером, но стал знаменит изобретательными „естественно-научными“ описаниями будущего».
Он замолчал.
— А что же башня? — поинтересовалась жена.
— Башня…
Больше он не смог выдавить из себя ничего. Внутри у него что-то оборвалось. Он уставился на раскрытую страницу тома, как будто искал там изображение башни, которое сначала не смог разглядеть.
— Тут еще есть, — сказал он. — Его большие познания в географии, технике, физике и т. д. придавали его романам видимость достоверности. Среди наиболее известных его произведений можно назвать «Бродяг подземного царства», «Город на горах» и «Башню до луны».
— Вот твоя башня, — сказала жена.
— Но… — начал он. — Но… все же знают, что такое Эйфелева башня…
— Я не знаю, — сказала жена.
Он опустился на стул.
— Что с тобой? — спросила жена.
— Ты действительно никогда не слышала об Эйфелевой башне? — спросил он.
— Я же говорю, что не слышала, — настаивала она. — Это был всего лишь сон.
— Но… — начал он.
— Это был сон, — сказала она. — Не ломай больше голову. Нам надо уже поторапливаться. Ты же знаешь, мы сегодня должны идти в гости к Лассе и Карин.
— Да, но… — пробормотал он.
— Давай поторапливайся, — сказала она и скрылась в ванной.
Пока жена принимала душ, он сидел за кухонным столом и пытался нарисовать Эйфелеву башню, как он ее себе представлял. Он нарисовал нечто, напоминавшее большую железную конструкцию с широким сводчатым основанием, постепенно сужающуюся к вершине, где была расположена маленькая смотровая площадка. Жена, выйдя из душа, осведомилась, почему он не начал приводить себя в порядок.
