Петр Вайль
Европейская часть
Трамвай до Мотовилихи
Прямоугольная планировка сразу обозначает умышленный город. Красота здесь лишена очарования естественности, как жизнь по приказу. Приказом царицы Пермь назначили городом, и она стала обзаводиться не историей, которой не было, а мифологией, которая есть всегда, если есть желание. Трамвай номер четыре по пути от ЦУМа к цирку и дальше на Мотовилиху проходит над Егошихинским оврагом - отсюда, от заложенного здесь медеплавильного завода, и пошла Пермь. Сейчас это особая центровая окраина, сдвинутая не по горизонтали, на край, а по вертикали, вниз. Провожатый кивает на овраг: "Вон там за кладбищем речка Стикс". Законная гордость: где еще на свете есть Стикс? На этом - нигде. Над Егошихой - трамплин, прыжки бесстрашно совершаются в долину реки смерти, а там шпана.
Из трамвая жизнь вокруг видна сквозь чужую мудрость: окна в общественном транспорте мэрия украсила изречениями великих. Имеются муниципальные афоризмы для детей: "Любовь и уважение к родителям без всякого сомнения есть чувство святое. В. Белинский". Для родителей: "Без хороших отцов нет хорошего воспитания, несмотря на все школы. Н. Карамзин". Для школы: "Лень - это мать. У нее сын - воровство и дочь - голод. В. Гюго" - с категорией рода не все ладно, но изъяны грамматики искупаются дидактикой.
Двое в солдатских ушанках не обращают внимания на заповедь: "Судите о своем здоровье по тому, как радуетесь утру и весне. Г. Торо". Во-первых, уже полчетвертого, во-вторых, снежная зима, в-третьих, о здоровье проще судить по цвету и запаху друг друга, в-главных, увлечены разговором. "Я его еще поймаю", - угрюмо обещает один. Второй кивает: "Даже двух мнений быть не может. Ну, даже двух мнений быть не может". Первый воодушевляется: "Я его еще поймаю. Убью обеих". Слова звучат громко и веско, пассажиры ежатся и отворачиваются к окнам. "Из всей земной музыки ближе всего к небесной - биение истинно любящего сердца. Г. Бичер". Та, что ли, Бичер, которая Стоу? Дяди Тома в четвертом трамвае только не хватало.
Хижины обступают Уральскую улицу, сменяя блочные и кирпичные дома. Трамвай идет вдоль реки, спускаясь к ней. Если выйти, с высокого еще берега видна широченная Кама, за ней - Верхняя Курья, далеко слева скрыт за излучиной Закамск, по здешней мифологии - потустороннее место, вот и не видать. Спуск делается круче, тут полудеревянная старая Мотовилиха, которая завораживала с той стороны Камы пастернаковскую Женю Люверс.
"Доктор Живаго" разместился в центре Перми, переименованной Пастернаком в Юрятин. На нарядной Сибирской - "Дом с фигурами", библиотека на углу Коммунистической, где встретились Живаго и Лара. И - удвоение культурного мифа - дом "Трех сестер", о чем рассказывают в Юрятине доктору. Здание пестренько выложено красным и белым кирпичом, здесь теперь "Пермптицепром", порадовался бы позитивный Чехов. На Сибирской - и длинный низкий дом, в котором провел юные годы Дягилев, и губернаторский особняк желтоватого ампира, каков всегда ампир в России, и Благородное собрание с плебейски приземистыми колоннами, ныне клуб УВД, и в глубине парка театр оперы и балета, где к пермским морозам бергамаск Доницетти подгадал "Дона Паскуале" (Пермь - Бергамо, или, еще лучше, Пермь - Парма: насторожись, краевед), и новенький Пушкин среди многоэтажек с нашлепкой снега на цилиндре. Мимо тянется троллейбус номер три, желто-зеленый, с алой надписью "Лапша Доширак" - не секундант ли Дантеса?
Сибирская проходит сквозь центр по бывшему каторжному этапу от Камы до Сибирской заставы. Раньше она была Карла Маркса, почему-то из всех новых-старых героев пострадал один Маркс. Володя Абашев, автор замечательной книги "Пермь как текст", рассказывает, что некогда улицы, выходящие к Каме, носили названия уездов (Чердынская, Соликамская, Ирбитская), вписывая город в край. Теперь они - Комсомольский проспект, улицы Куйбышева, 25 октября, Газеты "Звезда", а Сибирская одинока в окружении Большевистской, Коммунистической, Советской. Контекст поменялся, обновились коды. На высоком холме над Мотовилихой - мемориал 1905 года в виде парового молота. Как это у Пастернака-пермяка о народе: "Ты перед ним ничто, он, как свое изделье, кладет под долото твои мечты и цели".
Молот и долото - как раз в Мотовилихе, где знаменитые оружейные заводы. Шоу-рум под открытым небом - скорее шоу-двор - с изделиями пермских мастеров. Занесенные снегом орудия и пусковые установки выглядят брошенными в повальном бегстве - так отчасти и есть. 20-дюймовая "Уральская царь-пушка" с ядром в полтонны. Самоходка "Акация", гроздья душистые. Самого плодовитого конструктора зовут Калачников - никак брат-близнец. В центре города, в бывшей духовной семинарии - ракетное училище: горние выси остаются под контролем.
Плетение мифологической ауры увлекательно и неостановимо. Вряд ли имели в виду нечто значительное екатерининские шутники-интеллектуалы, когда назвали Стиксом ручей в Егошихинском овраге. Но в мифе каждое лыко в строку. Он выручает в тяжелые времена, работает на самоутверждение, ослабляет всероссийский комплекс столицы, приглушает стон пермских сестер: "В Москву! В Москву!".