I
Меня выпустили ранним июльским утром, когда на улице шел проливной дождь.
После долгих четырех лет, целиком вычеркнутых из жизни, я испытывал какое-то странное чувство настороженности, как будто бы вступал в неведомый мир. Я отошел на несколько шагов от железных ворот и в нерешительности остановился. Надо было заново привыкать к свободе.
За углом останавливался рейсовый автобус, который мог бы довезти меня до самого дома, но я не спешил ехать домой. Хотелось просто постоять на краю тротуара, подставить лицо под дождь и до конца осмыслить тот факт, что теперь я свободен, что в камере ночевал в последний раз и что мне не придется больше общаться с убийцами, ворами и насильниками, среди которых я жил все эти годы.
Дождь растекался лужами по дороге. Он падал тяжелыми каплями на шляпу и плащ, купленные мной еще до тюрьмы, — теплый дождь с разбухшего неба, такого же мрачного и безрадостного, как мое настроение.
Радом со мной плавно притормозил сверкающий «бьюик», боковое стекло автоматически опустилось, и меня окликнули по имени.
Когда я наклонился, чтобы взглянуть на водителя, дверца распахнулась, и я увидел широко улыбавшегося Джона Реника.
— Влезай, чего зря мокнуть! — сказал он.
Чуть помедлив, я сел в автомобиль и захлопнул за собой дверцу. Реник схватил мою руку и крепко стиснул ее с выражением неподдельной радости на смуглом худощавом лице.
— Здорово, чертяка! — воскликнул он. — Как дышится на воле?
— Нормально, — сказал я, высвобождая руку. — Меня что, с полицейским эскортом домой доставят?
Мой тон несколько его обескуражил. Он посмотрел на меня в упор своими серыми проницательными глазами.
— Неужели ты думал, что я могу не приехать? Я дни считал.
— Ничего я не думал. — Я взглянул на яркую приборную панель «бьюика». — Твой, что ли?
— А то чей же? Я купил его два месяца назад. Блеск, а?
— Значит, фараоны в Палм-Сити по-прежнему гребут деньги лопатой? Поздравляю.
У него сжались губы, в глазах вспыхнуло раздражение.
— Знаешь что, Гарри, если бы такое сболтнул кто-нибудь другой, он бы заработал у меня оплеуху.
— Валяй, если тебе так хочется. Я привык зарабатывать оплеухи у фараонов.
Он перевел дыхание, потом сказал:
— К твоему сведению, я уже больше двух лет не работаю в полиции. Я перешел в окружную прокуратуру следователем по особо важным делам и получил солидную прибавку к зарплате.
Я с раздражением почувствовал, что краснею.
— Вон что… извини… я не знал.
— А как ты мог узнать? — Он улыбнулся и включил скорость. «Бьюик» плавно взял с места. — Произошло много перемен, Гарри, пока ты сидел. Старой шайке пришел конец. У нас новый окружной прокурор, кстати сказать, порядочный человек.
Я промолчал.
— Какие у тебя планы? — неожиданно спросил он.
— Никаких. Надо вначале осмотреться. Ты ведь знаешь, с «Геральдом» у меня все покончено.
— Слышал. — Помолчав, он продолжал: — На первых порах тебе придется трудновато. Да ты и сам это понимаешь.
— Еще бы! Если ты убил полисмена, пусть даже случайно, тебе этого не забудут. Знаю я, каково мне придется.
— Я не имел в виду полицию, с ней у тебя не будет никаких неприятностей. А вот профессию тебе, пожалуй, придется сменить. Кьюбитт очень влиятельный человек, а он держит против тебя камень за пазухой. Если он постарается, ты не вернешься в газетный мир.
— Это моя забота.
— Я мог бы помочь.
— Не нужна мне никакая помощь.
— Ладно, тебе не нужна, но есть еще Нина…
— Я сам позабочусь о Нине.
Он долго молчал, глядя на дорогу сквозь заливаемое дождем ветровое стекло, потом сказал:
— Послушай, Гарри, мы с тобой друзья. Мы знаем друг друга давным-давно. Я понимаю твое состояние, но не надо относиться ко мне так, будто я один из твоих врагов. Я говорил насчет тебя с Мидоузом, это новый прокурор. Пока еще ничего не решено, но есть шанс, что мы сможем взять тебя на работу.
— Я не стал бы работать в администрации Палм-Сити, даже если бы в мире не осталось никакой другой работы.
— Нине пришлось очень трудно, — сказал Реник после неловкого молчания. — Она…
— Можно подумать, что мне было легко! Я не хочу ничьей помощи. И хватит об этом!
— Ну, ладно, — сказал Реник примирительным тоном. — Не думай, что я ничего не понимаю. Наверно, и я бы ожесточился, если бы получил срок по сфабрикованному делу, но что было, то прошло. Теперь тебе надо думать о своем будущем — и о будущем Нины.
Я смотрел из окна автомобиля на море, свинцовое под дождем. Волны с грохотом разбивались о стенку набережной.
— О чем же, по-твоему, я думал, пока меня держали за решеткой? — сказал я. — Еще бы мне не ожесточиться! Там-то у меня было время сообразить, каким я оказался лопухом. Комиссар полиции предлагал мне десять тысяч долларов за то, чтобы я держал язык за зубами. Надо было взять их, и дело с концом. Ну, ничего, зато я получил хороший урок и впредь буду умнее.
— Все это вздор! — воскликнул Реник. — Ты знаешь, что поступил правильно. Тебе просто не повезло. Если бы этот прохвост всучил тебе взятку, ты не смог бы остаться самим собой, ты и сам это знаешь.
— Ты так думаешь? По-твоему, теперь мне легко и просто оставаться самим собой? А четыре года в тюремной камере в обществе подонка, который насиловал детей, и двух убийц с такими привычками, что свинье стало бы дурно, — они что, не оставляют никакого следа? По крайней мере, я не был бы сейчас бывшим заключенным без работы, если бы взял те деньги. Может, и у меня была бы машина не хуже твоей.
