Линда жевала горошек. Муж смотрел на нее, задержав обеспокоенный взгляд на родинке под левым глазом — крохотной, размером не больше точки от фломастера, этом очаровательном дополнении к изящной линии скулы.
Когда Делмар поставил перед женой тарелку, родинки еще не было.
— Как тебе отбивная? — спросил он. — Не слишком сухая?
Она кивнула и пробормотала с набитым ртом:
— Замечательно.
Она жевала, и мышцы у нее на висках сокращались, привлекая внимание к прелестным серым жилкам, мелькавшим над ушами, таким необычным, таким волшебным — наклон ее головы будоражил его, пробуждая глубоко внутри слабую дрожь желания. И дрожь беспокойства, хотя чем оно вызвано, Делмар не понимал.
Затем черное пятно у нее на лице шевельнулось. Оно выросло, из родинки превратившись в выпуклое родимое пятно, в середине которого торчал толстый черный волос. Волос снова дернулся, совсем как усик у жука.
Теплый ветерок всколыхнул кухонные занавески, донося скрипучий крик козодоя. В окно Делмар увидел двух лошадей-аппалуз, пасущихся на лужайке у амбара. Ферма, вопреки нависшему над ней низкому пасмурному небу, купалась в мягком солнечном свете, придававшем всему пейзажу сходство с акварелью.
Линда взяла початок кукурузы и выглянула в окно как раз в то мгновение, когда брызнул легкий дождь, рассеивая лучи света.
— Грибной дождик, — сказала она. — Меган бы понравилось. Надеюсь, она скоро поправится.
— Обязательно, — ответил Делмар. Он произнес это слово автоматически, как будто оно было частью программы или фразой из катехизиса. Отросток на лице у жены стал толще и превратился в суставчатое щупальце длиной со столовую ложку, и точно так же, как ложка, на конце он расширялся и становился более выпуклым. Щупальце раскачивалось вверх-вниз, словно принюхиваясь. Линда поднесла початок к губам, не обращая никакого внимания на новоявленное уродство.
Делмар подошел к кухонной плите, на которой до этого оставил разделочный нож с деревянной рукояткой, положив верхнюю половину лезвия на докрасна раскаленную спираль конфорки. Он взялся за нож.
— Милая, извини, но я хочу, чтобы ты пару секунд посидела не двигаясь.
То, что последовало за этим, было проделано с бесстрастием родителя, которому ежедневно приходится переворачивать вверх ногами и бить страдающую муковисцидозом дочь, чтобы та смогла дышать на следующий день. Линда замерла, закрыла глаза и, казалось, почти полностью отключилась. Когда он закончил, у нее на щеке осталось темно-красное пятно, похожее на только что отрезанный кружок колбасы; оно не кровоточило и уже через несколько секунд затянулось новой кожей, розовой и здоровой. Линда очнулась и, как ни в чем не бывало, снова взялась за початок кукурузы и вгрызлась в него.
Черное щупальце, извивающееся у него в руках, завизжало, когда Делмар швырнул его в кастрюлю, но он закрыл крышку до того, как тварь успела выбраться наружу. До того, как она успела заговорить. Он знал: нельзя допустить, чтобы тварь заговорила. Откуда он это знал, он сам не мог сказать; казалось, что кто-то настойчиво шепчет ему в ухо: нельзя, нельзя, нельзя, но в комнате не было никого, кроме него и Линды.
Дождь за окном затих, и пейзаж снова обрел яркость, хотя над землей, как и всегда, нависали серые тучи.
— Милый, — позвала его Линда, — не принесешь мне масло?
— А как же, — отозвался он, с силой прижимая крышку. — Минутку. Подожди минутку.
Он искоса посмотрел на нее:
— Не забывай, кто тебя любит.
Она широко улыбнулась над почти приконченным содержимым тарелки:
— Не забываю. Никогда.
После завтрака он направился в огород, и в душе его царил покой. Хотя тучи нависали над ним плотной пеленой, Делмар ощутил на лице прикосновение света, который так щедро согревал его землю. Большая часть угодий была отведена под пастбище — он частенько в шутку говорил Линде, что живет на лошадиную ренту, — но на половине акра он разбил огород, и животные, руководствуясь каким-то сверхъестественным чутьем, обходили этот участок стороной. Делмару даже не понадобилось ставить ограду.
Он представлял себе, как будет собирать с картофельных кустов голодных жуков, пропалывать грядки с бобами и срывать самые спелые початки кукурузы — тяжелый, но плодотворный день. До чего же легко ему давалась работа, весь тот образ жизни, о котором Делмар раньше слышал только краем уха — и чаще всего это были длинные и скучные жалобы, бессмысленные заунывные разглагольствования в исполнении его ворчуна-отца, да упокоится тот с миром. Теперь Делмар был согласен с отцом: он и в самом деле родился для этой работы. Он едва помнил, какой была его жизнь до того, как он привез сюда Линду и Меган.
Ряды кукурузы возвышались вдоль самого дальнего от дома края возделанного участка. Туда Делмар добрался в последнюю очередь, а оказавшись там, почувствовал какое-то беспокойство и странное покалывание между плечами — словно оса села на обнаженную кожу и вгоняет жало в плоть — но ощущение это шло изнутри, а не снаружи.
На мгновение его разум заполнился видениями черного щупальца, извивающегося на лице у Линды. Ощущением ее плоти, которую он резал ножом, такой упругой, без малейших следов крови. Делмар согнулся пополам, его внутренности скрутило в узел, но тут вернулся голос, успокаивающе нашептывающий в ухо:
