Кэти Тренд
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ЧЕЛОВЕК, ТО ЕСТЬ Я,
ПОШЕЛ В МАГАЗИH И КУПИЛ ДВА ПАКЕТА МОЛОКА
Я вышла на кухню, подтягивая черные шерстяные тренировочные: у нас довольно холодно, почти не топят, да я и не против - как-никак, зимой надо ходить в одежде, это у меня не вызывает сомнений. Однако я все равно проснулась простуженной. В горле моем шевелились маленькие ежи, глаза словно засыпало песком, а когда зазвонил телефон, я, выйдя на его зов в прихожую, смогла издать только тихий хрип.
- Скажите, когда вы включите нам паровое отопление? - заорал на меня из трубки пожилой женский голос. Я отодвинула трубку от уха, тщательно откашлялась и ответила:
- Боюсь, вы не туда попали...
- Как, это не ЖЭК?
- Да нет, это квартира, и тоже не топят.
Трубка ответила мне частыми противными гудками. Я сдернула с полочки в прихожей белый платок, завернулась в него и подумала, что неплохо было бы купить молока. Очень даже хорошо... Молоко... особенно с медом. Hу, о меде и говорить нечего. Я сунула руку в левый карман шубы, достала кошелек и посчитала свои сбережения: мелочью набралось восемь рублей. Какой уж там мед...
Ловя ногами тапочки, я добралась до кухни и выключила подоспевший чайник. Чай - это тоже хорошо. По крайней мере, горлу немножко полегчало. Кот вспрыгнул мне на колени, требовательно потрогал лапой ту руку, что держала чашку, я ехидно подставила ему горячую чашку, и он, сморщившись, отвернулся. Еще бы, какой порядочный кот станет пить горячий чай. Пес, естественно, тоже в долгу не остался. Свою кашу они сметелили во мгновение ока, и теперь оба вытанцовывали на мне и подо мной, обращая на себя мое внимание. Честно говоря, пес был в своем праве - мой долг его вывести, хотя бы минут на пять.
- Чудовище! - воскликнула я привычно, - дай хоть чай допить!
Пес съежился под столом и затрясся, тщательно изображая, как ему хочется выйти. Лицемер проклятый. Я же помню, что выходила с ним в два часа ночи, под утро он наделал в коридоре, а сейчас всего десять утра! Так и быть. Я натянула носки потеплее, кожаные штаны, овечий свитер... Hе очень-то хочется с таким горлом на мороз. Чертов свитер почти не влезает под шубу. Заодно дойдем вместе до магазина и купим мне молока. Пес запрыгал у меня в ногах, пища и не давая мне завязать шнурки. Тысяча чертей! Я же хотела нормальную собаку, лайку или большую дворнягу, чтобы ездить с ней в лес и не бояться гулять ночью, и вот уже десять лет мучаюсь с этой маленьким черненьким болезненным безобразием, которое уже через пять минут на снегу поджимает все четыре лапы от холода.
Мы вышли на лестницу (пес орал от восторга и путался в ногах), выскочили на улицу и я вздохнула с облегчением - настолько, насколько позволяло саднящее горло. В этот момент он всегда замолкает, сосредоточенный на своем деле. Тем временем я повернула в магазинчик, расположенный в моем же доме, через две двери от моей - и обнаружила, что оставила кошелек там, где проверяла свою платежеспособность - на тумбочке в прихожей. Черт. Придется выходить еще раз... Обернувшись, я обнаружила, что мое наказание уже мечется по пышечной, которая расположена в том же магазине, изображая "бедную, тощенькую, несчастную брошенную собачку". Я не стала протестовать. В конце концов, здесь его хотя бы не накормят заплесневелым сухарем, как это делают бабки на помойке даже после того, как я объясняю, что именно он ел на завтрак.
Дома я прихватила кошелек и собралась тут же выскочить обратно, но обнаружила, что котяра успел нагадить под самой дверью за те десять минут, что мы были на улице. Дело в том, что они ведут вялую позиционную войну с приблудным котярой, что живет на чердаке. Тот гадит со своей стороны двери, мой - со своей. Однажды мне довелось услышать боевой клич моего котяры честное слово, очень страшно. Hа месте чужака я бы ушла.
Все убрав, я снова натянула ботинки, и тут опять зазвонил телефон.
- Скажите пожалуйста, Александр Владимирович уже ушел на работу?
Я вздрогнула и мягко сказала:
- Видите ли, он два месяца назад эмигрировал в Бат-Ям.
Александр Владимирович - это мой папа и он действительно эмигрировал в Бат-Ям. Странно, что она этого не знает. Между тем, моя оппонентка пустилась в путаные объяснения, из которых мне только минут через десять стало ясно, что она хочет у моего папы починить нагреватель, который он поставил ей три месяца назад. Я с трудом объяснила, что он не сможет приехать за три тысячи верст, только чтобы починить нагреватель. Мне показалось, что один из нас явно говорит на иврите - вроде бы, слова знакомые, но ни я ее, ни она меня не понимает. Пустяки, обыкновенный утренний абсурд.
Я все-таки вышла из дома. Ощущение песка в глазах все-таки прошло, но вот горло болело с неутихающей силой. В магазинчике меня ожидало очередное расстройство - молока не было. Был кефир, пара йогуртов разных видов и сметана. До молочного магазина, впрочем, было всего три квартала, и, помнится, в детстве я легко проходила это расстояние даже в восемь утра.
Вдоль всего Большого проспекта неслась белесая, искрящаяся на солнце поземка. До нас наконец дополз давно обещаный Атлантический антициклон. После двух недель оттепели все стаяло, и поземка текла и извивалась по совершенно сухому тепло-серому асфальту. Когда-то, лет десять назад, один приятель попросил меня нарисовать такую же поземку, текущую по темному льду; а я этого, между прочим, не сделала до сих пор. Я несколько минут стояла около цветочного магазина, глядя, как мои ботинки обтекают эфемерные, прозрачные струи, сложенные из тысяч мелких искрящихся снежинок. А потом пошла в магазин, отдала свои восемь рублей и купила два поллитровых пакета полуторапроцентного молока. Вот и все...
