– Ну, подумай сама, какой прок от лечения, если ты останешься в Москве? Главное для тебя сейчас, когда ты более-менее поправилась, – это сменить обстановку, уехать подальше отсюда, забыться, наконец. Я бы мог, конечно, посоветовать тебе Крым, но тебе теперь противопоказана даже русская речь. А вдруг кто-то читал газеты и знает твою историю? Нет, милая, послушайся своего доктора, поезжай в теплое райское место, я был там, знаю, что говорю. Да, дороговато, но деньги все равно не твои. Что поделать, раз мир так циничен и мужчины откупаются от своих женщин. Так почему бы тебе не воспользоваться этим обстоятельством, махнуть на все и укатить во Францию?
Слезы снова покатились по щекам, но только теперь они не заливались за марлевые повязки, пропитанные мазью, они просто стекали плавно до подбородка, а оттуда – на грудь. Доктор Русаков сказал, что у нее красивая грудь. А до этого говорил, что любит ее. Он говорит так почти всем своим пациенткам, у него профессия такая – возвращать их к жизни.
– Скоро год будет, как я здесь, живу при клинике, как душевнобольная.
– Не бери в голову, набирайся сил. Смотри, какое солнце, пионы распускаются.
Они сидели в маленьком больничном саду и беседовали. В который уже раз Владимир Николаевич, манерный, холеный, с влажными красными губами, готовыми поцеловать взасос каждую свою пациентку, уговаривал ее отправиться на мыс Антиб. Прежде она только читала про это волшебное место, теперь же ей представлялась реальная возможность провести там два, а то и четыре месяца – весь сезон.
– Давайте ваш проспект, надоели уже, честное слово, со своей виллой…
– Не капризничай и не морщи лоб, на, читай…
– Вилла «Алиса»… Звучит ничего…
– Ты не на название смотри, а по существу… Вот она, красавица, беленькая, чудесная, как сама Алиса…
– «Двухуровневая вилла в прованском стиле на 8 человек. Находится в спокойном районе недалеко от моря. Жилая площадь 200 кв. м».
– Ты не представляешь, как там тихо и спокойно, вокруг – ни души…
– «Территория вокруг виллы – 700 кв. м. Небольшой газон. Остальная часть участка – это бассейн и террасы, выложенные плиткой. Со вкусом меблирована. Гостиная-столовая – 45 кв. м. Американская оборудованная кухня, 4 кондиционированные спальни, 2 ванные комнаты. Паркинг на 2—3 машины». Вы приедете ко мне в гости?
– Приеду, я же там рядом буду.
– Наверное, купили виллочку себе, не арендуете же за бешеные деньги?
– Почему бы и нет? Вот буду на старости лет косточки греть…
– Косточки. – Она усмехнулась. Гениальный пластический хирург, душка, что за человек, любит и мужчин, и женщин, полон жизненных сил, богат… А ведь он предлагал ей замужество. Смешно, честное слово. Как можно выйти замуж за своего врача, чтобы он одним своим видом напоминал ей о том кошмаре, что она пережила? Вроде бы психолог неплохой, а все туда же… В любовницы не звал, боялся обидеть. И напрасно. Она изменилась и теперь будет смотреть на вещи просто. Совсем просто. Да, она другая, совсем другая…
– «Ближайшие города – Канн, Антиб, Жуан-ле-Пен…» Звучит заманчиво, как песня, – продолжала она куражиться, хотя решение приняла, не могла не принять. Тем более Русаков будет рядом, если что – прибежит к нему поплакаться в жилетку. – «Стоимость аренды на 4 месяца (c мая по август) – 54 000 евро». Круто…
– Тебе ли беспокоиться о деньгах?
– Действительно, – она усмехнулась.
– Здоровье, милочка, самое важное в жизни, не так ли?
– «Ближайший пляж – 300 м, международный аэропорт – Ницца».
– Вот только не плачь, я запрещаю тебе!
Такая боль казалась нереальной, настолько она была сильной, пульсирующей, обволакивающей и в то же время острой, жгущей, раздирающей, отдающейся во всем теле и необратимой… Боль охватила все лицо, особенно нижнюю его часть, и держала в своих горячих и крепких ладонях, как если бы кто-то пытался отделить ее голову от тела. Рот просто горел, его кто-то поджег адским огнем, и кровь, словно горящая соленая смола, капала на грудь, как во сне, в недавнем сне, но сейчас это был не сон. Она сидела на постели и смотрела на свои руки, вымазанные кровью. Только что она прикоснулась пальцами к губам, и вот теперь они были в крови. Кровь была горячей и жгучей, будто наперченной.
Она уже пробовала закрыть глаза и снова провалиться в сон, где нет этой зверской боли, этого огня, сжигающего ее рот, щеки и подбирающегося к ушам…
Подойти к зеркалу было страшно.
А еще бешено колотилось сердце. Как никогда. Лена никогда не жаловалась на сердце, она была слишком молода для этого, всего-то двадцать два года. Она опустила босые ноги на пол, толстый ворс ковра показался ей колючим и прикосновение – болезненным. Да что с ней такое? К тому же комната перед глазами расплывалась, окна перекосило, люстра над головой казалась плавающей в прозрачном желе… А в голове звенел какой-то назойливый и неприятный мотивчик, она никак не могла вспомнить, где она прежде его слышала…
Встала, подошла к зеркалу и, увидев свое отражение, закричала так, что сразу же сорвала голос. Она хрипела, извиваясь перед зеркалом, топала босыми ногами, слезы текли по ее обезображенному диким оскалом лицу, заливались, жгучие и соленые, в огромный рот, пузырились возле распухших и вспоротых губ… Мясник, имя которого она не знала, искромсал ее лицо, распоров рот до ушей, обнажив десны и порозовевшие от крови зубы… Кровь продолжала сочиться, от боли ей становилось дурно. Понимая, что очнулась она случайно, что она могла бы вот так, «с улыбкой до ушей», и умереть, истекая кровью, она позвонила Ирине, но услышала лишь искаженный автоответчиком голос близкой подруги, который сообщил ей бесстрастным тоном, что ее нет и будет она не скоро… А уже через час Лена лежала в темной душной палате одной из московских клиник и после уколов отдыхала от боли. Ей казалось, что боль, эдакая дама, высокая и худая, на тонких каблуках, закутанная в темно-синий газ, выходит из палаты, и лишь ее голубая тень маячит возле двери в коридоре… Она слышала, как шептались где-то там, за стеной, те, кто вынужден был эту ночь дежурить и, значит, отвечать за привезенных в больницу нечаянных пациентов. С вскрытыми венами, вскрытыми душами, распахнутыми сердцами и распоротыми ртами…
