Падали первые осенние листья, когда Дарвен встретился со своим братом на площадке около Золотого Сфинкса. Бросив флайер в кустах у дороги, он пешком добрался до вершины холма и взглянул на море. Резкий ветер гулял по вересковым пустошам, грозя ранними морозами, но внизу, в бухте, где лежал Шастар Великолепный, было еще тепло – холмы, стоявшие полумесяцем, надежно защищали город от ветра. Пустые причалы и набережные дремотно нежились в лучах бледного заходящего солнца, глубокая синева моря мягко омывала мраморные берега. Дарвен снова посмотрел вниз на знакомые до мельчайших черточек улицы и сады своей юности, чувствуя, что его решимость ослабевает. Он был рад, что встречается с Ханнаром здесь, в двух километрах от города, а не среди знакомых картин и звуков, ожививших бы его детство.
Отсюда Ханнар казался ему лишь маленькой точкой далеко на склоне холма,- он взбирался вверх, как всегда, неспешно, в обычной своей ленивой манере. Дарвен мог бы за пару секунд одолеть на флайере расстояние, отделяющее его от брата, но знал, что тот не скажет ему за это спасибо. Поэтому он просто стоял и ждал под укрытием огромного Сфинкса, иногда делая несколько шагов туда и сюда, чтобы согреться. Раз или два он подходил к голове чудовища и пристально вглядывался в его неподвижное лицо, нависающее над городом и морем. Дарвен вспомнил, как когда-то мимо, ребенком, гуляя в садах Шастара, он впервые увидел в вышине над горизонтом его припавшую к земле фигуру. Он подумал тогда еще, а вдруг эта фигура живая.
Ханнар выглядел не старше, чем при последней их встрече, двадцать лет назад. Его волосы были такими же темными и густыми, лицо оставалось гладким, и неудивительно: мало что нарушало спокойную жизнь Шастара и его обитателей. Это казалось жестокой несправедливостью, и Дарвен, поседевший за много лет неослабного каторжного труда, почувствовал укол зависти.
Их приветствие было коротким, но не лишенным тепла Ханнар подошел к летательному аппарату, лежащему на подстилке из вереска и примятых кустов утесника. Он постучал палкой по плавным металлическим обводам флайера и повернулся к Дарвену:
– Какой маленький. Неужели ты проделал на нем весь путь?
– Нет, только с Луны. С Проекта я возвращался на лайнере, он больше этого корабля раз в сто.
– А где этот ваш Проект – если не секрет?
– Никакого секрета. Мы строим корабли в космосе, И орбитой Сатурна, где притяжение Солнца почти не чувствуется и требуется небольшое начальное ускорение, чтобы отправлять их за пределы Солнечной системы.
Ханнар взмахнул палкой, указывая на синие воды под ними, на цветной мрамор маленьких башенок, на широкие улицы с неспешным движением:
– Отправлять их в такую даль, где ничего этого нет, а только темнота и одиночество, – ради чего?
Губы Дарвена сжались в тонкую прямую линию.
– А я? – тихо произнес он – Я ведь всю свою жизнь провел далеко отсюда.
– И это сделало тебя счастливым? – безжалостно продолжал Ханнар.
Дарвен некоторое время молчал.
– Это принесло мне нечто гораздо большее,- ответил он наконец.- Я вложил все свое умение, все таланты, но зато испытал минуты такого торжества, какое тебе даже не снилось. Тот день, когда Первая экспедиция вернулась в Солнечную систему, стоил целой жизни, проведенной в Шастаре.
– Ты думаешь,- сказал Ханнар,- что под теми чужими солнцами, когда покинешь этот мир навсегда, сможешь построить города прекраснее этого?
– Если возникнет надобность – да, мы их построим. Если нет – мы создадим другие вещи. Мы должны это делать. А что твой народ создал за последнюю сотню лет?
– Да, мы не изобретаем машин, мы повернулись спиной к звездам и довольствуемся своим собственным миром, но мо еще не значит, что наш народ живет в праздности. Здесь, в Шастаре, мы ведем тот образ жизни, который вряд ли кто-то сумел превзойти. Мы научились искусству жить; наша аристократия – первая, не владеющая рабами. Это наше достижение, по нему история будет судить о нас.
– Это несомненно,- ответил Дарвен,- но не стоит забывать, что ваш рай был построен учеными, которым пришлось воевать с природой точно так же, как сражаемся мы, чтобы мечты превратить в реальность.
– Люди не всегда добивались успеха. Даже планеты нашей системы одерживали победу над человеком; почему миры под другими солнцами должны быть более гостеприимны?
Замечание было справедливым. И по прошествии пятисот лет память о тех первых неудачах была достаточно горька. С какими великими устремлениями и надеждами человечество отправлялся к другим планетам в последние годы двадцатого века – и обнаружил, что они не только безжизненны и беспощадны, но и яростно враждебны к нему! От зловещих морей огненной лавы на Меркурии до кочующих ледников твердого азота на Плутоне – нигде не было места, где человек мог бы чувствовать себя в безопасности. И после целого века бесплодной борьбы он вновь вернулся в свой собственный мир, на Землю.
Однако мечта не умерла; от планет пришлось отказаться, но все равно оставались те, кто осмелился мечтать о звездах.
Эти мечты наконец воплотились в необыкновенный прорыв, Первую Экспедицию,- и с ней пришло пьянящее чувство долгожданного успеха.