Из книги «Испания и испанцы»
В испанской литературе XVI и XVII веков зарождается несколько мифов, которые со временем становятся символами, а когда и масками испанцев: Дон Кихот, Дон Хуан и Селестина. Наряду с литературой, отражающей мировоззрение исконных христиан (романсеро, рыцарский роман, драма чести, ауто), появляется ряд произведений, созданных небольшим числом авторов иных убеждений (как правило, новохристиан или их потомков), которых роднит общее стремление — более или менее явное — ниспровергнуть устоявшиеся ценности и предложить образ мира, где дарит разлад, а категории «есть» и «должно быть» — иначе говоря, действительное и желаемое — разделяет непреодолимая пропасть. Иными словами, возникает литература не столько гармоничная, сколько конфликтная, чья подрывная сила сокрыта посредством создания особого воображаемого мира (как в «Дон Кихоте») либо мира одномерного, пронизанного черным юмором и пессимизмом. В то время как в жизни утверждается величественный и славный кастильский идеал набожного и воинственного героя, сражающегося за родину и за веру, плутовской роман создает его обратное, перевернутое изображение — своего рода фотографический негатив антигероя. Родовитости и благородству потомственных христиан плут нахально и гордо противопоставляет свое происхождение из мира воров, преступников, палачей, ведьм и потаскух. На героизм испанского солдата, воюющего за веру против турков и протестантов и подчиняющего королевской власти необозримые пространства от Калифорнии до Магелланова пролива, Эстебанильо[1] отвечает словами: «А по мне, так что турки приди, что персы набеги, да хоть вальядолидская башня рухни, — чихать я на все хотел. Я-то знай себе грел брюхо на солнце… да посмеивался надо всей этой брехней насчет доброго имени да дела чести». Завербованный в испанские войска, тот же Эстебанильо признается: «Наплевать мне было на эту войну, так что я никуда не совался и только думал, как набить себе брюхо». Жажде скорейшего обретения вечной жизни на небесах — «умираю, ибо пребуду» — он противопоставляет, цинично и грубо, свое стремление жить «здесь и сейчас»; приговоренный к смерти за дезертирство и спасшийся в последнюю минуту, он напишет позднее с откровенной издевкой: «Друзья утешали меня, говоря, чтоб я не падал духом, что все там будем, просто я их, мол, обгоню, но вот тут-то они и промахнулись, потому как вышло, что я оказался позади, а первыми отправились на тот свет они, простив, как водится, обидчикам, препоручив свои души и приняв напоследок крестное знамение». Таким образом, в плутовском романе мы видим мир антиценностей (трусость, воровство, ложь и т. п.), решительно не приемлющий тот возвышенный образ испанца, что старается создать традиционная литература, а в некоторых, крайних, случаях, как в том же «Эстебанильо Гонсалесе», сталкиваемся с попыткой утверждения чувств и поступков, как правило считающихся низменными и подлыми: плут живет и действует на no man’s land,[2] разделяющей действительность и идеал; существует в переменчивом и неоднозначном мире, за рамками общества и вне его принципов.
Ту же присущую плутовскому роману двойственность мы находим и в романе Сервантеса: Дон Кихот принимает свои мечты за действительность и путает то, что «есть», и то, что «должно быть»; но подле него находится Санчо Панса, который и называет вещи своими именами и показывает разницу между истинным и придуманным. С давних пор исследователи творчества Сервантеса трактовали образ его героя как пародию на персонажей рыцарских романов, созданную в эпоху начинающегося упадка испанского оружия и захирения страны, когда испанцы утрачивают веру в самих себя. Это, по всей видимости, верно, однако богатство сервантесовской книги никоим образом не исчерпывается одной трактовкой. Сервантес наделен даром всеобъемлющей иронии, и его произведение допускает бесчисленное множество интерпретаций. Бесспорно, Дон Кихот и Санчо — две стороны одной медали, противоположные и взаимодополняющие начала, образующие современный облик испанца (идеализм и материализм, вера и недоверчивость); но лишь очень немногие комментаторы обратили внимание на то, что устанавливающиеся между героями отношения приводят к ряду взаимовлияний и взаимоперевоплощений. И Дон Кихота и Санчо мы видим одними — в день, когда второй решает поступить на службу к первому, и совсем другими — когда, побежденный Рыцарем Белой Луны, Дон Кихот возвращается умирать к себе в деревню, сопровождаемый верным Санчо. За время, разделяющее эти два эпизода, Санчо «кихотизируется». Дон Кихот же отчасти проникается несколько циничным реализмом Санчо Пансы. Так, материалист Санчо отказывается от управления островом, чтобы последовать за своим хозяином («Оставайтесь с богом, ваши милости, и скажите сеньору герцогу, что голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился: я хочу сказать, что вступил я в должность губернатора без гроша в кармане и без гроша с нее ухожу — в противоположность тому, как обыкновенно уезжают с островов губернаторы»;