Мне часто приходит в голову мысль о том, насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы не появление в ней Лайзы Феннел, повлекшее за собой столь драматические последствия. Я не перестаю удивляться тому обстоятельству, что, не окажись люди в одном и том же месте в какой-то момент, они, возможно, никогда бы не узнали о существовании друг друга, и жизнь их потекла бы совсем по другому руслу.
Не могу себе представить, что во всем Лондоне, да если уж на то пошло, во всей Англии, нашелся бы другой такой дом как наш. Я всегда сознавала, что это необыкновенное счастье — быть частью этого дома, в котором царила веселая, беспечно пренебрегающая условностями, неподражаемая и восхитительная Дезире.
В то время общественному положению придавалось огромное значение во всех сословиях, и строгие правила поведения одинаково неукоснительно соблюдались как среди слуг, так и в высших кругах. Но для Дезире они не существовали. К Кэрри, девочке-служанке, она обращалась так же, как к экономке миссис Кримп, что не всегда вызывало одобрение со стороны самой миссис Кримп, но Дезире не замечала этого.
— Привет, Кэрри! Ну, как поживаешь, моя дорогая? — бывало спрашивала она, встречая девочку в доме.
Все были «дорогими» и «милыми» для Дезире, и Кэрри просто таяла от удовольствия.
— У меня все хорошо, мисс Дейзи Рей, — обычно отвечала она. — А вы сами-то как?
— Держимся, держимся, — улыбаясь, говорила Дезире и делала вид, что не заметила неодобрительный взгляд миссис Кримп.
Все в доме любили Дезире — за исключением двух гувернанток, приехавших к нам, когда мне было пять лет, чтобы обучать меня. Одна из них уехала уже через несколько месяцев, потому что в наш дом гости приходили и уходили, сменяя друг друга, до поздней ночи, а ей требовался отдых. Вторая перешла от нас к какому-то графу, чтобы обучать его дочь, что больше соответствовало ее представлениям и ожиданиям.
Но большинство людей, поняв, что этот дом не похож ни на один другой, неизбежно попадали в плен обаяния Дезире: Марта Ги — с какой-то грубоватой нежностью; миссис Кримп — поджав губы и бормоча себе под нос: «Что же дальше, хотелось бы мне знать?»; горничная Дженни — с пылким обожанием, потому что сама втайне мечтала стать второй Дезире; а Кэрри — с ничем незамутненным восторгом, потому что еще никто в ее жизни не давал ей почувствовать собственную значимость. Ну, а Томас, кучер, был просто искренне предан хозяйке, считая, что такая знаменитость как Дезире может вести себя немного странновато, если ей этого хочется.
Что же касается меня, Дезире была смыслом моей жизни.
Я вспоминаю один случай, тогда мне было года четыре. Однажды я проснулась ночью, возможно, разбуженная голосами и смехом, доносившимися снизу. Я села на кровати и прислушалась. Дверь, ведущая из моей спальни в комнату няни, была открыта. Я подкралась к двери, увидела, что няня преспокойно спит, одела халатик и шлепанцы и спустилась по лестнице вниз. Смех доносился из гостиной. Я подошла ближе и остановилась, прислушиваясь.
Потом я приоткрыла дверь и заглянула в комнату.
Дезире, в длинном вечернем платье из струящегося шелка цвета лаванды сидела на диване, ее золотистые волосы были собраны в высокую прическу, голову охватывала бархатная черная лента, на которой сверкали драгоценные камни. Каждый раз, видя Дезире, я поражалась ее красоте. Она как будто вышла из любимой мною волшебной сказки. Но чаще всего я представляла ее Золушкой, которая вернулась с бала, найдя там своего принца; с той лишь разницей, что Дезире нашла сразу нескольких принцев.
По обе стороны от нее сидели мужчины, а еще один стоял рядом, наклоняясь к ней и смеясь. Их черные фраки и белые манишки красиво контрастировали с бледно-сиреневым шелком. Когда я вошла, все замолчали и посмотрели в мою сторону. Это было похоже на немую сцену из спектакля.
— А что вы тут празднуете? — спросила я, давая понять, что тоже хочу поучаствовать.
Дезире протянула ко мне руки, и я бросилась в ее благоуханные объятия.
Она представила меня гостям. К этому времени я уже заметила, что в комнате, кроме нее и этих трех мужчин, были и другие гости.
— Вот она, мое сокровище, — сказала мама. — Я назвала ее Ноэль, потому что она родилась как раз на Рождество. Это мой лучший в жизни рождественский подарок.
Я это уже слышала раньше. Однажды она сказала мне: «Ты родилась на Рождество, поэтому тебя назвали Ноэль, что означает день рождения — день рождения Христа». И еще добавила, что это особая честь для меня — делить свой день рождения с Иисусом.
Но в этот момент меня больше всего интересовало то, что у нас гости, и я праздную вместе с ними.
Помню, как я сидела на коленях у Дезире, и она с притворной серьезностью представляла меня гостям.
— Это Чарли Клеверхем, а это — мсье Робер Бушер. А это — Долли.
Это были те трое, кого я сразу заметила около нее, как только вошла в комнату. Я внимательно посмотрела на них, особенно на Долли, потому что, как мне показалось, у него довольно странное для мужчины имя. Он был плотным, приземистым, со светлыми, чуть рыжеватыми бакенбардами. От него исходил сильный аромат — потом, когда я стала лучше разбираться в таких вещах, я поняла, что это смешанный запах дорогих сигар и виски. Я также узнала, что его настоящее имя — Дональд Долинггон и он — менеджер, фамильярно называемый в театральных кругах Долли.
