В тускло освещенной спальне, сама атмосфера которой была пропитана долгой и безнадежной болезнью, воцарилась угрюмая тишина.
— Завещание следует изменить. — Старый граф дернулся, словно подчеркивая натужным движением непреклонность своей воли.
— Я и в первый раз вполне расслышал ваши слова. — Маркем Марсбьюри, последние десять лет исполняющий обязанности личного адвоката графа Одли, ответил с терпением, воспитанным долгим опытом. Граф — первый клиент, пожелавший в последнюю минуту изменить завещание. Однако его требования оказались, возможно, самыми неординарными в практике видавшего виды адвоката.
— Ты не согласен с моим решением, — попытался поддеть старик. В голосе больного послышались привычные раздражительные и нетерпеливые нотки, которых не было в последние месяцы. «Возможно, это хороший знак, — с затаенной надеждой подумал Марсбьюри. — Не исключено, старику вновь станет лучше. Господь свидетель, потеря его будет настоящим ударом для графства». Однако кому, как не адвокату, ведущему дела о наследстве, знать, что накануне скорой кончины человек часто ощущает внезапный краткий прилив энергии, который иногда может продлиться один-два дня, а потом… потом ничего.
— Да, я не согласен, Ричард. — За последние десять лет с Одли они стали друзьями. — Я могу понять желание передать поместье в доверенное управление, своего рода опекунство. После того, что произошло с Алексом, это выглядело бы вполне логично. — Марсбьюри покачал головой. — Однако вводить это странное долевое управление и передавать пятьдесят один процент ей представляется мне бессмысленным. У тебя два жизнеспособных прямых наследника, причем один из них — твой второй сын. Господь с тобой, Ричард, да она даже не британка. Американка.
— Именно в ней нуждается поместье. И она вполне доказала это за год своего здесь пребывания, — энергично возразил граф, не желая слушать критику. — Некоторое количество американского образа мышления может стать живой струей, столь необходимой этому уголку Британии. Да и она стала для меня как дочь, которой у меня никогда не было.
И даже, возможно, заменой сыну, более десяти лет не ступавшему на порог родного дома.
— Эш вернется домой, — вставил Марсбьюри, однако достал бумаги и чернильницу, принимаясь составлять документ. Ему было не понаслышке известно упрямство старого графа. Переубедить его представлялось непосильной задачей.
— Пока я жив, нет, — бесстрастно заметил Одли. — Мы поссорились, и он довольно ясно обрисовал мне свою позицию.
«Да уж, сын немногим отличается от отца», — подумал Марсбьюри, заканчивая оформлять дополнительное распоряжение к завещанию, и протянул документ графу. Адвокат придержал дрожащую руку старика, помогая вывести подпись. Некоторое время назад тот утратил способность писать самостоятельно. Однако даже с посторонней помощью его подпись выглядела едва различимой закорючкой.
Марсбьюри присыпал песком чернила на документе, чтобы не смазать текст, и аккуратно убрал завещание вместе с остальными бумагами. Привстал, ободряюще пожимая руку друга.
— В конце концов, возможно, это вовсе не понадобится. Сегодня ты выглядишь значительно лучше. — И Марсбьюри улыбнулся.
Однако его улыбка осталась без ответа.
— Нет, я настаиваю на том, что это в высшей степени необходимо, — хрипло пробормотал граф. — Я приложил все усилия, чтобы вернуть сына домой. Знаю его. То, что он не сделает для меня, он сделает для Бедивера. Он любит Бедивер, и одной этой причины достаточно, чтобы он вернулся.
Марсбьюри кивнул, размышляя о двух других именах, упомянутых в дополнении к завещанию, дольщиках, получивших право участвовать в управлении поместьем. Весть о смерти отца вернет домой блудного сына, а осознание того, что Бедивер окружен врагами, готовыми в случае малейшего неверного шага с его стороны наложить руки на фамильную собственность, вероятно, заставит его остаться.
— Увидимся завтра, — фыркнул Марсбьюри, захлопывая бювар.
Граф слабо улыбнулся в ответ, выглядя более усталым, чем еще несколько минут назад.
— Очень в этом сомневаюсь. Если хочешь со мной попрощаться, лучше сделай это сейчас.
— Ты слишком упрям для подобных сентиментальных нелепиц, — отшутился Марсбьюри, последний раз пожимаю руку старому другу.
Как бы ни был упрям четвертый граф Одли, Смерть оказалась упрямее и не явилась большим потрясением для Маркема Марсбьюри. Наследующий день за утренним кофе он узнал, что незадолго до рассвета граф мирно скончался в окружении родственников и некоей Дженивры Ральстон, американки, в чьих руках отныне оказалась судьба Бедивера. Маркем приказал принести письменные принадлежности и немедленно отправил в Лондон письмо, питая искреннюю надежду, что оно достигнет Эша Бедивера и заставит его вернуться домой как можно скорее.
