Особняк де Бирса, Женева, Швейцария
В хорошую погоду, когда небо ярко-голубое, из окна величественного особняка можно было рассмотреть вершину Монблана. Иногда выпадали такие ясные дни. Однако они становились все реже; не часто расходились грязные тряпки туч, позволяя тусклому солнцу ненадолго озарить женевские улицы. Обычно город лежал в полумраке, под моросящим дождем; лето стало таким явлением, о котором детям, не ведавшим тепла и солнечного света, рассказывали отцы и деды.
Дом был построен в пятнадцатом веке, и он видел, как над городом впервые собрались эти серые тучи, так же как видел дни Жана Кальвина, восстание католиков, фашистские бунты, первое объединение наций… Подобно голубому небу, дом был обломком давно минувших дней, настолько прочно забытых, что сам казался мифологическим существом. Особняку не повредили кислотные дожди, источившие останки его соседей. Кирпичи и известка этого здания выдержали натиск времени и загрязненной атмосферы; их защищало покрытие из технических алмазов толщиной в несколько молекул.
Человеку, который здесь жил, нравилось думать, что через тысячу лет, когда Женева превратится в пыль, особняк останется на прежнем месте. Когда у хозяина бывало хорошее настроение, он даже представлял себе, что дом станет чем-то вроде памятника. Хозяин особняка не считал подобные мысли пустыми или самонадеянными. Он был уверен, что это правильно, так же как всегда был уверен в правильности своего выбора и своих действий.
Это был крепко сложенный мужчина в хорошей физической форме; внешне он напоминал промышленного магната, потомка аристократов, миллионера — и он являлся и первым, и вторым, и третьим. Своему породистому лицу он умел придавать покровительственное, отеческое выражение, но его портила гримаса высокомерия. Мужчина шел по коридорам огромного дома так же, как шествовал по всем коридорам в мире — с таким видом, словно все вокруг принадлежало ему.
Когда он пересекал вестибюль, помощница — одна из дюжины девушек, появлявшихся по мановению его руки и молниеносно выполнявших все приказания, — возникла сбоку. Все они были на одно лицо, все легко заменяли друг друга. На девушке были блестящие черные туфли, черный деловой костюм простого кроя, выгодно подчеркивавший формы, по плечам рассыпались черные, модно постриженные волосы. Ее каблуки застучали по мозаичному полу.
— Сэр, — начала девушка, — безопасное соединение установлено. Галерея готова.
Он удостоил ее лишь кивком. Иного он и не ожидал.
Девушка слегка нахмурилась:
— И еще… Доктор Роман подтвердил, что приедет в назначенное время, чтобы…
— Я знаю, зачем он приедет. — В голосе его прозвучала нотка раздражения — она была едва различима, но даже намек на недовольство приводил подчиненных в ужас.
Ему не хотелось ни думать, ни разговаривать о маленьком докторе с вкрадчивыми манерами и унизительных процедурах, которым приходилось подвергаться каждый раз; но время неумолимо, и годы уже начинали брать свое. Если хочешь оставаться в игре и, что еще более важно, сохранять ведущую роль, необходимо заботиться о здоровье. И эти постыдные моменты были расплатой за высокое положение. Он был достаточно умен, чтобы понимать: остальные, и в первую очередь его протеже в Париже, словно ястребы, ищут на его лице и в действиях признаки слабости. И сегодня будет то же самое.
Когда они подошли к обшитым панелями дверям галереи, он впервые взглянул на молодую женщину и улыбнулся, прощая ее промах.
— Спасибо, дорогая моя, — произнес он с протяжным, мягким южным акцентом. — Вы можете идти.
Она кивнула, створки сомкнулись, и мужчина услышал негромкий металлический щелчок — это сработал замок, скрытый в толще двери. Галерея была отделана темным деревом, поблескивавшим в сумеречном свете, лившемся в сводчатые окна. Стены украшали акварели — несколько портретов, но в основном пейзажи и натюрморты. В центре были расставлены широкие кресла, обитые темно-красной кожей; мужчина заметил, что его ждет серебряный поднос с чашками и кофейник. Он налил полную чашку и вдохнул аромат своего любимого кофе с острова Святой Елены; в это время лампы над семью картинами одновременно зажглись.
Перед каждой картиной возник мерцающий разноцветный прямоугольник, и из интерференционных полос постепенно вырисовывалось нечто отдаленно напоминавшее человеческое лицо. Вскоре призрачные бюсты пятерых мужчин и двух женщин обрели форму и мнимую материальность, но это были лишь голографические изображения, порождаемые генераторами в медных лампах. Он приветствовал их, приподняв чашку с кофе, и люди закивали в ответ, хотя ни один из них не видел его настоящего лица. Сенсор, улавливавший изображение, с помощью специальной программы создавал виртуальный портрет, который лицезрели собеседники. Это был целый набор сложных программ, устранявших морщины с лица и протяжные гласные из его речи. Он позволял другим видеть только определенную часть своего существа.
В углу каждого изображения виднелась табличка с местоположением людей: Хэнша, Париж, Дубай, Вашингтон, Сингапур, Гонконг, Нью-Йорк. Среди них были его протеже, политик, ученый и бизнесмен — люди, которым он не доверял, люди, которым он лгал. Он отпил глоток кофе, посмаковал, поджал губы, отставил чашку.
