О, то был я, король-посмешище из снега.
У. Шекспир
Великие морозы 1940 года наконец канули в прошлое, и началась вселенская оттепель. Целых два месяца бескрайние плоские равнины с затерявшейся на них Истерхем-Мэнор были покрыты лишь однообразной снежной гладью, расстилавшейся во все стороны и сколько хватало глаз, а старые межевые столбики, превратившиеся в волшебные фигурки, стояли теперь причудливые, молчаливые. Сквозь морозные узоры на окне детской Джону и Присцилле Ресторик открывалась новая картина, как в миле от них деревушка Истерхем постепенно пробуждается к жизни от этого снежного заколдованного сна. То был край ровных плоских полей и продуваемых всеми ветрами, неогороженных дорог; край редких деревень, заносимых крепкими вьюгами, обрушивающими на деревенские дома всю свою накопленную за долгую зиму ярость. Погребенный под сугробом Истерхем был начисто стерт с лица земли, выкопать в снегу коридоры от задних дворов до единственной улицы никак не получалось – их упорно заваливало снегом. И вот уже Истерхем превратился в изрытую недоделанными ходами белую пустыню, а снег сползал с красных черепичных крыш, превращаясь в желтоватую грязь под ногами крестьян, и целыми шапками сваливался с ветвей вязов у дома викария – и их кроны, испокон веков венчавшие далекий деревенский пейзаж, уже снова возвышались над знакомыми земельными наделами в зияющих тут и там прорехах, опять, как раньше…
Но Джона и Присциллу деревня интересовала мало. Со свойственной своему возрасту напряженной серьезностью они внимательно рассматривали стоящего у окна на лужайке снеговика.
– Королева Виктория будет низложена, – пробубнил Джон, любивший подхватывать у старших всякие пышные словечки и с важностью пускать их в ход. Он специально говорил это слово sotto voce [1], потому что знал, что отец не совсем его одобряет. Ну да, все ясно – опять то же самое, что «потаскуха» и «чертовски»! Такие слова очень даже позволены Шекспиру и взрослым, а детям их почему-то произносить не пристало. Во всяком случае, гостивший в доме приятель его матери Вилл Дайке однажды во время ленча сказал именно так, и отец полуприкрыл глаза, всем своим видом изображая негодование, которое, как всегда, болезненно отозвалось в душе у Джона, негодование оскорбленного безразличия под названием «не-при-детях».
– Королева Виктория будет низложена, – снова промычал Джон, смакуя слово на языке и глядя, как следующая порция снега съехала по мертвецу-снеговику.
– Королева Виктория будет дезинфицирована, – чтобы не отстать от него, ввернула Присцилла, протирая на стекле затуманенный глазок – там, куда уткнулся ее курносый расплющенный нос.
– Ну и дура, – заметил Джон ласково. – «Дезинфицирована» – это когда ты попадаешь в горчичный газ. Или если у тебя чертовски здоровенные волдыри, которые могут полопаться.
– Тебе нельзя говорить такие слова.
– Ну и пускай! Тетя Бетти всегда так говорила.
– Она уже взрослая. И между прочим, она умерла.
– По-моему, без разницы. Лучше ответь, Мышь, разве тебе не кажется, что с тетей Бетти творилось что-то очень странное?
– Странное? О чем ты говоришь, Крыса?
– Ну как же, куда ни глянь, всюду одни полицейские, все сбились с ног, дом гудит, как улей…
– Они не сбились с ног. Они все сидят кружком с таким видом, будто… будто ждут поезда. Точно, – пояснила Присцилла, – точно так же было, когда мы летом ездили на выходные. Все только и делали, что спокойно себе сидели, а потом вдруг вскакивали и неслись куда-то сломя голову, все были слишком заняты, чтобы поиграть с нами. Никогда не знаешь, что взбредет на ум этим взрослым – оказать тебе особое внимание или голову оторвать.
– Но когда ты ездила на выходные, у тебя же под носом не носились полицейские!
– Я люблю мистера Стрэнджвейса. Он для меня – самый лучший полицейский.
– Вовсе он не полицейский, ты, пятнистая леопардиха! Он – свободный художник.
– А что это такое?
– Это… ну, это – свободный художник, как Шерлок Холмс. Пока полиция хлопает ушами, он надевает фальшивую бороду и хватает преступников с поличным.
– А почему он не может хватать преступников с поличным без фальшивой бороды? Не люблю бороды. Когда доктор Боган лезет целоваться, мне щекотно.
– Не будь ослихой. Он надевает бороду… а впрочем, ладно, такие вещи для детей постарше, чем ты.
– Никогда не видела мистера Стрэнджвейса в фальшивой бороде. И между прочим, мне столько же лет, сколько тебе, Дважды Крыса!
– Ты родилась на десять минут позже!
– Женщины всегда старше своих лет, не то что мужчины. Это каждый знает.
– Боже, говядина с луком! Ты же не женщина, а ползунок.
– Не повторяй за мисс Эйнсли. Она липучая вампирша.
– Она не вампирша! Она помогала нам с дядей Эндрю строить снеговика.
– Нет, вампирша. У нее кровавые ногти и острые белые зубы.
– Это чтобы легче было тебя съесть. У тети Бетти ногти на руках всегда красные. И на ногах тоже. Я видел, когда она приходила ночью.
– Какой ночью? – спросила Присцилла.
– Той ночью, когда она умерла и отошла в мир иной. Она вошла, посмотрела на меня и снова ушла. Она подумала, что я сплю. Ее лицо было бело, как у покойницы. Я видел это в лунном свете. Она была будто вся из снега, как снеговик.