Два выстрела слились в один, и оба стрелка синхронно рухнули на землю. Точнее, один зарылся лицом в посеревшую некошеную траву, а второй грудью упал на камни. «Они оба оказались прекрасными стрелками», – цинично подумала я. Ружье стрелка, который лежал в некошеной траве, отлетело метра на полтора и лежало теперь на протоптанной тропинке. В паре шагов от моих сапог. Я подняла ружье и задала довольно-таки дурацкий вопрос:
– Давай постреляем?
Вопрос был вдвойне дурацкий, так как задала я его самой себе. Других персонажей, способных к ответу на него, рядом не было. Пришлось самой же и отвечать:
– Не хочется...
– А чего хочется? – спросила себя я, втягиваясь в совершенно идиотскую беседу с самой собой.
– Улететь.
– Давай улетим?
Не проходит и часа, как я лечу. Лечу в самолете международной авиакомпании, лечу домой. Ружья в моих руках нет, есть только мысли о нем. Впрочем, воспоминания ли? Дело в том, что того, что я только что столь живописно описала, пока еще не случилось. Этим объясняется мой некоторый описательный цинизм. Не произошло, не случилось... И я приложу все усилия, чтобы этого не случилось никогда. Поэтому прямо из аэропорта я еду в офис к одному человеку. Умному, многое знающему и умеющему.
Он был похож на бога... Нет, скорее на придурка в плаще и круглых очках. Бога я ни разу не видела, а вот очкастых придурков в плащах повидала предостаточно.
– Вы актриса Расма Реэкстыня? – начал разговор он.
– Да, – с наивным видом, как-то по-детски кивнула я.
– Я слушаю вас, – его речь звучала с небольшим акцентом, мягко и вкрадчиво. Ему подошла бы роль священника, пастора.
– Как мне вас называть? – спросила я.
– Называйте меня пан Ветр.
– Пан Ветр... – повторила я. – Хорошо. Я расскажу вам... Мне постоянно снятся две девочки. Две маленькие девочки, им лет по пять, может быть, по шесть, не больше. Они стоят и смотрят на меня... И у них мое лицо.
– Первый аборт вы сделали в двадцать лет... – произнес пан Ветр, не дав мне перевести дух. – На третьем курсе театрального училища.
– Да, но... – начала было я.
– Второй аборт был спустя десять лет, вы тогда снимались в главной роли на Ленинградской студии, – продолжил он тем же мягким, вкрадчивым голосом. И, не меняя его, задал вопрос: – У вас есть пистолет?
– Да, – я вновь кивнула.
– Для чего? – спросил пан Ветр.
– Я... В общем, мне страшно, я не могу взять веревку. А с высоты... я тоже не смогу. С пистолетом же это быстро... И легко.
– Да, но только не с вашим. Ваш пистолет плох, он для спортивной стрельбы. А с веревкой уж точно не стоит. Вы будете ужасно выглядеть – язык вывалится изо рта, а перед смертью вы, извините, обмочитесь. Ваши родственники будут зажимать нос, вынимая вас из петли.
Мне неожиданно стало смешно, я с трудом сдержала идиотский смех. Пан Ветр заметил это.
– Учтите, если вы убьете себя, вместе с вами умрут и эти две девочки, – сказал он уже другим голосом.
– Но ведь я уже... Убила их! – произнесла я и почувствовала, что мои глаза непривычно сухи.
– Это не так... Они ведь приходят к вам! – и он, выдержав паузу, добавил чуть мягче: – Ко мне вот никто не приходит...
Я не нашлась с ответом. Кажется, пан Ветр сумасшедший. Во всяком случае, у него железная логика сумасшедшего. Он молчал вместе со мной.
– Скажите что-нибудь, – попросила я. Самой говорить было нечего, пауза затянулась и превратилась в пугающе жуткую пустоту.
Он заговорил голосом детского доктора. Это была уже третья его маска, после пастора и судебного эксперта.
– В первую очередь, верните пистолет своей сестре-спортсменке... Вам надо отвлечься, забыться... Миллионы женщин во всем мире делают аборты. Кстати, почему вы пошли в православный храм?
– Я их не различаю... Простите, я, наверное, очень глупая, но мне все равно какая церковь!
– Православный священник выгнал вас?
– Да... Нет, он был очень вежлив, но попросил меня впредь не переступать порога храма и отправил в костел. А я... Даже не знаю, где он находится. А храм был на соседней улице.
Пан Ветр не смог сдержать усмешки.
– Это смешно? – спросила я.
– Нет... Просто вы очаровательны. Вот что я скажу: вам необходимо пройти по местам своего детства. Любимым местам, где вы смотрели на небо, деревья. И ждали... Обычно в детстве ждут чуда... Сделайте это. Прямо сегодня, сейчас...
Я не спросила его «зачем?», так как он был прав... Мы не понимаем и не хотим понимать сумасшедшего, мы не всегда способны, но всегда хотим понять Бога. И, как мне кажется, иногда путаем одного с другим.
Я вышла из такси. Первое место детства. Река с родниково-прозрачной водой. Тогда, лет тридцать пять назад, она мне казалась огромной, почти морем... Сейчас река кажется мне большим ручьем. Я подхожу к полусгнившему мостику, сажусь на песок. Он мокрый, пачкает брюки, но я не тороплюсь подниматься.
И тут я слышу голос. Тонкий детский голос. Голос девочки лет шести:
– Давай улетим?
Она спрашивает меня. А я качаю головой.
– Давай улетим! – повторяет она, уже не спрашивая, а призывая.
– Зачем? – спрашивает другой голос.
Тоже детский, он принадлежит мальчику чуть постарше.
Девочка молчит, ей нечего сказать в ответ. Мне тоже... Да и некому отвечать. Девочка по имени Расма и мальчик по имени Эдгар сидели на мостике, свесив ноги, больше тридцати лет назад. Сегодня их нет, а есть двое взрослых, довольно-таки сволочных персонажей.
