Глава 1
Розыск пропавших без вести
Был обычный серый питерский вечер,
с небольшим, правда, уточнением - дело происходило не в Питере...
Д. Пучков Goblin, "Братва и кольцо".
У каждого города множество лиц, и в этом каменные леса, населенные людьми, схожи со своими обитателями. Лицо для гостей, лицо для врагов, для близких и посторонних, для равнодушных и для тех, кто желает докопаться до всего на свете.
Как только не называли многоликий Петербург. Холодный, ослепительный, надменный или, наоборот, простой и душевный. И еще непременно - таинственный. Но до какой степени таинственный, знали немногие. Тайна манила, отражалась в темной воде каналов, подмигивала бликами света в гулкой темноте под мостами, особенно в начале лета, когда наступало особенное время. Время, когда зыбки, почти незаметны не только границы ночи и дня.
В такие дни люди, наделенные особым даром, чувствовали - привычный мир будто подергивается пеленой, еще один шаг, и под ногами окажется не привычный асфальт, а... Кто его знает, что там окажется. Может, проспект, полный нарядной публики, ожидающей приезда царя-освободителя. Или серый тротуар времен первых пятилеток. А то и вовсе, шагнув в неведомое, сходу вляпаешься в продукт жизнедеятельности какого-нибудь странного зверя крупной породы. И никогда не узнаешь, где на самом деле обитал тот зверь. Одним словом - романтика.
Впрочем, кое-кто отлично знал, что творится по ту сторону невидимой завесы. Например, Анастасия Соколова, девушка двадцати четырех лет, что шагала в эту минуту по набережной вдоль канала Грибоедова. И хоть на первый взгляд никто не заподозрил бы в ней ничего особенного, кроме приятной стройности и миловидности, она понимала многое, что другим казалось лишь игрой воображения, взбудораженного белыми ночами. Временем, когда граница не на замке.
Но пока до ночи было далеко. Солнце висело над крышами, в золотистых потоках света кружил тополиный пух. На набережной, всегда немноголюдной, сейчас и вовсе не было ни души.
Посвященная в тайну жила на открытке. В том смысле, что место у мостика с каменными львами, где стоял ее дом, обожали фотографы всех мастей, многократно запечатлевая его в разных видах и ракурсах. Но что ждет простодушных гостей, шагнувших из света в темную дверь, на открытках обычно не печатали.
С лестницы доносились шорохи и бормотание. Девушка насторожилась. На площадке между этажами, под пыльным окном, лежал сосед Федор, еще не старый, но потрепанный непутевой жизнью мужик. Снова изгнанный женой на лестницу за традиционную явку домой на четвереньках.
Услышав стук Настиных каблуков, Федор, не вставая с пола, перегородил проход. Он часто так делал - поджидал проходивших женщин и ложился поперек дороги, а потом долго и нудно торговался "за пропустить". У него это называлось "играть в шлагбаум" или "в таможню". Самые нетерпеливые дамы препятствие перепрыгивали, что радовало "таможенника" неимоверно. Хотя за это развлечение он не раз бывал бит мужьями и прочими близкими родственниками "контрабандисток".
Разглядев мутным взором, кто идет, таможня засуетилась и "дала добро". То есть прижалась к стенке. У Насти отношения с соседом были самые сердечные - она его немножко жалела и никогда не обижала. Только однажды, когда ей нетрезво предложили "задекларировать товар" и схватили за ногу, споткнулась и с размаху наступила Федьке каблуком, как она потом говорила, на живот. Но все равно никто не верил. Особенно те, кто слышал истошные вопли "таможенника" и Настин злодейский хохот.
- Здрасссьте, - проговорил сосед, с некоторых пор уяснивший, что вежливость - залог здоровья.
- Здравствуйте, Федор!
- Прическа у вас что надо! Красота-а-а...
Воистину, комплимент стоило оценить. Поклонники цвета "спелая клюква" встречались не на каждом шагу. Когда муж в первый раз увидел ее с волосами новой расцветки, то уронил чайник, а что воскликнула мама, лучше вообще не вспоминать. Зато коллегам на работе понравилось, сказали, что и видно далеко, и прицеливаться удобно.
В квартире было тихо и сумрачно, плотно задернутые шторы почти не пропускали свет. Заперев дверь на все замки, девушка сняла с шеи цепочку, на которой поблескивал серебряный кулон в форме ключа. Этот кулон вызывал восхищение даже у тех, кто безразличен к побрякушкам. Но переплетения тонких серебряных нитей служили не для красоты, а исключительно для пользы дела. Каждый завиток таил в себе силу, которую на той стороне называют пограничной магией.
Небольшое усилие воли, концентрация - и в прихожей сначала едва заметно, а потом совершенно отчетливо появилась другая дверь. Она висела в пространстве, будто вырезанная из прозрачного льда, покрытая бесчисленными орнаментами, в нескольких шагах от первой, обыкновенной двери. Серебряный ключ повернулся в скважине, и массивная плита повернулась на невидимых петлях, пропуская хозяйку из мрачноватой квартиры на втором этаже старого питерского дома в настоящее жилище.
Шаг между реальностями всегда давался легко, хоть и напоминал каждый раз прыжок в пропасть, так захватывало дух. Даже превращение питерской одежды в какое-нибудь "потустороннее" облачение не так впечатляло, как этот мгновенный переход через пустоту между мирами.
