Даже не знаю, с чего лучше начать. Наверное, с первого неожиданного поворота моей судьбы.
Мне тогда было восемь лет, брату шесть. В тот день Ба приехала за мной в школу и забрала с двух последних уроков. У крыльца школы нас ждала дедушкина служебная машина. Внутри уже сидел Андрюшка, мой младший брат.
– А давайте поедем в парк, покатаемся на каруселях, – забравшись на заднее сиденье рядом с бабушкой и братом, предложила я. – Дядя Миша, поезжай в парк! – ткнула я пальцем в спину дедушкиного водителя, которого хорошо знала.
– В палк, в палк! – подхватил мою идею Андрюшка.
– Нет, Алёнушка, ни в какой парк мы сегодня не поедем, – мягко возразила Ба, и только сейчас я заметила, что из-под её очков медленно текут слёзы. – Мы поедем в больницу.
– Зачем в больницу? У меня ничего не болит. Хочу в парк! – раскапризничалась я.
Ба обняла меня за плечи.
– Мы поедем к папе и маме. Они разбились на машине. Им сейчас плохо, и мы должны быть рядом с ними. Понимаешь?
Кивнув, я притихла, пытаясь представить себе, как это человек может разбиться. Я вспомнила, как однажды на моих глазах разбилась большая напольная ваза, когда мы с Андрюшкой, заигравшись в гостях у Ба и Деда, толкнули её. Ваза медленно покачнулась, встала на ребро основания и, не удержав равновесия, также не спеша, рухнула на пол, расколовшись на несколько больших частей. Я представила себе маму и папу, неуклюже, словно большие матрёшки, заваливающихся на бок, как та ваза, и мне вдруг стало смешно. Я хихикнула, взглянула на бабушку, но та смотрела прямо перед собой скорбно и строго, и я не решилась с ней заговорить.
В больнице Ба посадила меня на кушетку в коридоре, попросила толстую медсестру с добрым улыбчивым лицом присмотреть за мной и братом и скрылась за белой дверью. Сначала я рассматривала висящий на противоположной стене плакат о профилактике бешенства. Меня заинтересовала изображённая на нём собака с широко раскрытой зубастой пастью, из которой текла слюна. Мне показалось, что она очень похожа на собаку нашего соседа, дяди Коли. Но вскоре собака перестала меня занимать, и я заскучала. Вынув из кармана маленькое зеркальце, я начала пускать солнечные зайчики на белых стенах.
Однако и это занятие увлекло меня ненадолго. Сунув зеркало обратно в карман, я встала и подошла к двери, за которой скрылась Ба. Приоткрыв дверь, я обнаружила комнату, такую же белую, как и коридор. Но рассмотреть ее мне не удалось: толстая медсестра, присматривающая за братом, шикнула на меня и снова усадила на место. Порывшись в кармане халата, она извлекла упакованную в целлофановую обёртку колбаску больших таблеток и протянула мне одну:
– На, скушай «аскорбинку».
До сих пор помню ее вкус. Наверное, он врезался в память из-за того, что произошло, как только таблетка раскрошилась под моими зубами. Открылась дверь, за которую я заглядывала, и наконец появилась бабушка. Она подошла какой-то деревянной походкой и, не наклоняясь, обняла меня, отчего я уткнулась носом в её мягкий живот.
– Сиротинушки вы мои, – выдохнула Ба.
Только гораздо позже я узнала, что произошло в тот день с моими родителями. Они возвращались из поездки к Чёрному морю. В тот раз они не взяли меня и брата с собой, а решили оставить нас с Дедом и Ба. Отец сам сидел за рулём новенькой «Волги». Обгоняя какой-то автобус, он вылетел на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с грузовиком.
Отец погиб сразу. Мама сидела на заднем сиденье и, хотя и получила множественные переломы, была ещё жива, когда её везли в больницу в карете «скорой помощи». Она ещё смогла продиктовать телефон Ба и попросила передать ей, чтобы та привезла с собой детей. Теперь я понимаю, что мама хотела проститься с нами. Но когда мы приехали в больницу, она уже была без сознания и через полчаса умерла, так и не увидев меня и брата.
Тогда моя жизнь перевернулась в первый раз.
После похорон родителей мы с Андрюшкой переехали жить в шикарную дедову квартиру в центре Москвы. В ней было целых пять комнат, и поэтому там было здорово играть в прятки. «Мой дед – генелал!» – гордо говорил Андрюшка. И, действительно, Дед был самым настоящим генералом с целой кучей медалей и орденов, шинелью с каракулевым воротником, служебным автомобилем и личным шофёром.
Дед нас терпел, но не любил. С самой первой нашей встречи он относился ко мне особенно холодно. Лишь много позже мне стало известно, что Дед был шокирован, узнав, что его сын собирается жениться на чистокровной еврейке. Уж не знаю, чем это ему так досадили евреи, только согласия на брак Дед не дал, и мой отец женился на моей матери против его воли. Несколько лет Дед не хотел даже видеть мою мать и нас с Андреем. Потом немного смягчился, и встреча родственников, наконец, состоялась.
Тот день я тоже помню хорошо. На мне было надето моё самое лучшее платье, в волосах красовались два огромных банта. Я знала, что должна встретиться со своим дедушкой, и очень хотела ему понравиться.
Переступив порог генеральской квартиры, я почувствовала, что у меня дух захватило от окружавшей красоты. Высокие потолки с лепниной, до блеска начищенный паркет, хрустальные люстры, ковры, обои с позолотой, горки с хрусталём и фарфором, пальма в кадке, кругом салфетки и салфеточки. Я никогда раньше не видела подобной роскоши. «Как, должно быть, счастливы те люди, которые могут тут жить», – подумала я тогда.
