Предисловие к русскому изданию
Россия, где привыкли столь щедро разбрасываться талантливыми и образованными людьми, пошла еще дальше по пути самоуничтожения: ее граждане перестали плодиться, В настоящее время средняя россиянка производит на свет 1,3 ребенка, в то время как для простого воспроизведения популяции необходимо 2,1.
Россия в этом отношении не одинока, но плотность населения в соседних странах позволяет им несравненно большую свободу действий. Число китайцев на квадратный километр превышает число россиян в 16 раз. (Что было бы, если бы в свое время Китай не ограничил рождаемость одним ребенком на семью?) Соответственно число немцев выше российского показателя в 27 раз, число японцев — в 40 раз. Это касается Российской Федерации в целом. Сибирь практически безлюдна.
Оглядываясь на недавние годы холодной войны, невольно удивляешься сути этого конфликта: обе стороны преследовали одну и ту же цель — материальное благосостояние. Между тем демографические процессы практически игнорировались и в СССР, и в Восточной и Западной Европе, и в США, и в Японии. Но для малонаселенной России сложившаяся ситуация чревата особым риском. Не распадется ли Россия? Одна надежда, что соседи переживают собственный демографический коллапс. Государства с постаревшим населением менее склонны к агрессивным действиям.
Когда в 1982 году я прогнозировал развал СССР, мои статьи широко перепечатывались в американской прессе, но советского ответа не последовало. Теперь грозит новый этап. Демографическая структура России перевернута вверх ногами, и совершенно очевидно, что только проведение динамичной популяционной политики может уберечь страну от коллапса по югославскому образцу. Для этого потребуется огромное политическое усилие.
Я с вами, вы, мужи и жены поколений,
Всех, — тех, кто были, есть и будут
И днесь, и присно, и вовеки …
Уолт Уитмен, «Crossing Brooklyn Ferry»
Первая мировая война и последовавшая депрессия подорвали психологию имперских и классовых привилегий, возник вакуум, в котором установился климат жесткого эгалитаризма. В западном обществе двадцатого века возобладала новая, унифицированная идеология. Фрейдизм, марксизм, бихевиоризм Б.Ф. Скиннера, культурная история Франца Боаса, антропология Маргарет Мид — все эти учения выдвигали на первый план неограниченную пластичность и программируемость биологического вида homo sapiens. Вновь и вновь разъяснялось, что человеческие умы мало чем отличаются друг от друга по своим врожденным качествам, что разница объясняется воспитанием и образованием. По аналогии с компьютером, программное обеспечение — это все, а «железо» одно и то же и, стало быть, не имеет значения. Дорога к счастливому будущему пролегает через улучшение окружающей среды, и только. В последней трети двадцатого столетия ученым все еще дозволялось более или менее свободно преподавать теорию эволюции, однако эта свобода не распространялась на будущую эволюцию человечества. Любопытно, что замалчивание этой темы совпало с революцией в понимании, что такое генетика. Ныне эта цензура отменена, и даже самые непримиримые враги евгенической науки признают, что отстаивать запрет на евгенику больше невозможно.
Хотя круг лиц, озабоченных будущим генетическим устроением человечества, невелик, достаточно идеологической искры в этой области, чтобы вызвать пожар. В результате враждебность слишком часто оттесняет разумное обсуждение. Общество избегает этих вопросов, но они упорно продолжают стоять перед нами, требуя если не разрешения, то хотя бы признания. В этой книге представлены аргументы — прежде замалчиваемые, но теперь активно выдвигаемые — в пользу возрождения евгенического движения.
* * *
Как бы мы, люди, ни гордились нашими достижениями, мы, в сущности, не продвинулись в решении коренных вопросов бытия дальше уровня пещерных жителей. Мы не в силах вообразить бесконечность прошлого и будущего, и точно так же мы не способны представить себе время, имеющее начало и конец. Однако психологически мы нуждаемся в некоторой системе координат — концепции бытия, определяющей наше место во Вселенной. Пытаясь заполнить пустоту, мы предаемся мифотворчеству.
Всякое мировоззрение должно, во-первых, объяснить нам устройство Вселенной и, во-вторых, заглушить наши страхи и пойти навстречу нашим стремлениям. Логика здесь отнюдь не обязательна. Миф может противоречить самому себе, может оказаться в разладе с реальностью.
Где и когда бы мы ни жили, мы неизбежно ощущаем себя средоточием мироздания. Мифы других культур в лучшем случае вызывают у нас снисходительную усмешку, или же мы идем на них войной, чтобы навязать им наше — разумеется, единственно верное — мировоззрение.
Вплоть до середины девятнадцатого столетия западный мир в своих представлениях об устройстве Вселенной опирался на Книгу Бытия. Но открытие эволюции представило совершенно иное объяснение происхождения человека. Пытаясь согласовать религию с наукой, мы создали новую мифологию, и неудивительно, что мифология эта полна противоречий;
а) В то время как другие виды животных и растений могут подвергаться существенным изменениям в течение всего лишь нескольких поколений, мы утверждаем, что тысячи поколений в самых разных условиях отбора и выборочного спаривания оставили только незначительный генетический разброс в нашем виде.
