Весна была еще в полном разгаре, но на Агарах, которые иногда называли островами на краю света, ничто о том не говорило; создавалось впечатление, будто здесь царит осень, королева бурь. Давно уже никто не помнил столь долгого ненастья в это время года. На Просторах бушевали штормы. Во мраке, под затянутым тучами небом, пенящиеся волны бились о высокий утес.
Когда мужчины вышли в море
Ради сражений, добычи и славы,
Когда исчезли мачты кораблей,
Женщины снова их ждали.
Когда мужчины далеко в море
В поте лица ставили паруса,
Их женщины стояли на утесе,
Женщины только ждали.
Когда мужчины, вцепившись в ванты,
Новые земли видели вдалеке,
Их женщины не сражались с канатами.
Женщинам оставалось лишь ждать.
Когда разбитые штормами корабли
На дно океана опускались,
На утесе жены моряков
Все ждали, ждали, ждали…
Сколько таких грустных песен было сочинено во всех уголках Шерера, куда долетал соленый морской бриз…
Близился вечер, темнота сгущалась. Ее высочество княгиня Алида, госпожа Агар, ждала мужа, который повел в море военную эскадру. Княгиня не доверяла Просторам и не любила их, хотя те надежно охраняли границы ее владений. Стоя на обрыве, она окидывала взглядом далекий горизонт, разговаривая с двумя другими женщинами.
Корабли уже неделю должны были стоять на причале в порту.
На фоне пасмурного неба неясным пятном обозначился силуэт рослого мужчины. Стоявшие рядом с властительницей Агар женщины были простыми горожанками, которые только здесь и сейчас могли быть ей равными — ибо они точно так же ждали своих мужей. Однако, увидев приближающегося незнакомца, они поклонились госпоже и быстро ушли после ее легкого кивка. Невысокая княгиня взяла великана под руку и прислонилась головой к его локтю.
— Если он не вернется, возьму в мужья тебя, — грустно и вместе с тем шаловливо сказала она. — Хочешь быть князем острова, король гор?
Ветер шевелил ее светлые волосы. Он уже два дня не достигал такой силы, чтобы заслужить название вихря, но пенящиеся под обрывом волны, похоже, об этом не знали. Черное море кипело, словно яд в большом котле, и возникало желание собрать накопившуюся на поверхности отвара пену.
— Я вообще не умею плавать.
— А что ты умеешь?
— Ничего такого, что могло бы здесь кому-либо пригодиться. — Великан то ли вообще не понимал шуток, то ли у него было дурное настроение, во всяком случае, он не был склонен к игривым препирательствам. — Мне пора, ваше высочество.
Она задрала голову, пытаясь в сгущающемся мраке разглядеть выражение его лица.
— Ты хочешь… вернуться?
— Я жду только возвращения Раладана. И первого корабля, который пойдет из Ахелии куда угодно, лишь бы высадил меня в Дартане.
— Я думала, ты наконец нашел свой дом. Отца, друзей… Это все тот кот! — недовольно сказала она. — Он тебя уговорил.
— Этот кот, ваше княжеское высочество, уже двадцать с лишним лет — мой брат.
Его глубокий и сильный голос вполне соответствовал внушительной фигуре; говорил он отчетливо, не торопясь, и ей очень нравилось его слушать.
— Зря я дала тебе то его письмо. А когда ты говоришь «ваше княжеское высочество», я сразу понимаю, что с тобой не стоит разговаривать. Хотя… — заметила она, — иногда, правда, ты лишь хочешь мне досадить. Эй, отважный страж! — крикнула она громче, обращаясь к зарослям густой приморской травы.
С земли поднялся высокий мускулистый мужчина, которого нельзя было назвать великаном лишь в присутствии спутника княгини. Вооруженный до зубов, он много лет был ее гвардейцем-телохранителем. Кивнув, он пошел первым, и маленькая процессия двинулась к недалеким стенам прибрежной крепости.
— Грев, если я добьюсь разрешения твоей госпожи, ты не против сегодня со мной побороться? Никто тут не в состоянии так меня поколотить, как ты.
— Ваше благородие преждевременно меня хвалит, — ответил слуга, оглядываясь через плечо. — Я еще не вылечил свои треснувшие ребра.
— А я — вывихнутое плечо.
— Сейчас у вас обоих будут трещины и вывихи, — пригрозила княгиня, обходя большой островок травы. — Нет, Глорм, ни на что ты согласия не добьешься и с моим телохранителем драться не будешь, поскольку сегодня ты должен сидеть со мной и развлекать меня так, как только сумеешь. Я вдова моряка, и меня следует утешать.
— Соломенная вдова пока что… Не говори такие вещи на берегу моря.
— Что, ты тоже суеверный? Всех вас, похоже… помочило. — Княгиня, не в силах порой найти подходящее слово, использовала первое попавшееся, пришедшее ей в голову; хотя порой это и бывало забавно, сейчас означало, что ситуация вовсе не смешна и с ее высочеством лучше сегодня не ссориться. — К сожалению, ты прав, воин. Я еще не вдова, я все еще жена морского окуня, который даже в супружеской постели двигается так, будто плавает.
Грев, который был скорее другом, чем слугой ее высочества, тем не менее знал, когда ему следует ускорить шаг и не слушать больше ее болтовню. Бурное прошлое княгини порой давало о себе знать, и в ее словах можно было услышать как цинизм тайного соглядатая трибунала и бездушный холод наемного убийцы, так и яд интриганки, и развязность потаскухи. Она была всем из вышеперечисленного. А кроме того — самой неверной из всех жен, каких только носила земля. Самой неверной — и самой любящей из всех. Ради своего мужа-моряка она позволила бы сварить себя живьем. На исходе минувшего лета он не успел вернуться на Агары, а это означало, что он опоздает на три месяца — если вообще появится когда-нибудь… Никто не ходил осенью по Просторам. Однако княгиня каждый вечер стояла на обрывистом берегу и ждала. Для нее не существовало плохой погоды, она не боялась дождя или бури.
