Я хорошо помню этот день…
Олеся, моя жена, толкает меня в плечо: «Саша, вставай! Вставай же, я ухожу на работу»…Нехотя продираю глаза. «О нет, еще одно поганое утро. Снова этот кромешный ад». Голова кружится с похмелья, принятые перед сном 400 грамм водки дают о себе знать. Во рту сухо, слабость в ногах. Я с трудом разлепляю веки и поднимаюсь с кровати, а в соседней комнате уже вовсю орут дети, тройняшки. Они хотят есть, пить, новый подгузник, они постоянно чего–то хотят и я должен торопиться. Потому что с каждой секундой их голоса все громче.
«Саша, ну вставай же, вставай, — кричит Олеся, стоя в коридоре, — сколько можно дрыхнуть!». Как я ненавижу эти проклятые утра! Когда просыпаешься уже уставшим, когда хочется, чтобы новый день никогда не наступал, потому что он принесет лишь боль и ничего кроме боли.
Я сидел без работы. Точнее, я мог устроиться куда–нибудь, но мы решили, что это было бы экономически нецелесообразно: жена на тот момент работала в крупной международной компании и получала значительно больше. Поэтому семью обеспечивала именно она, а я сидел дома с маленькими детьми. Нравилось ли мне это? — да ни капли. Конечно, я любил своих детей, но проводить с ними все свое время было невыносимо. Я думаю, это был бы нелегкий труд для любой женщины, что уж говорить о мужчине, в принципе не приспособленном для такого рода дел. Но куда деваться, ведь я неудачник. Работы нет, денег нет, а значит — вот он твой единственный удел. Менять подгузники, греть кашки. Смириться.
Я с радостью ждал лишь одного — вечера. Когда с работы вернется жена и вместе с детьми уляжется спать. Тогда я достану из портфеля бутылку водки, включу какой–нибудь сериал и буду бухать, пока не начнут закрываться глаза. Буду запивать это пойло газировкой, закусывать фаст–фудом и наслаждаться своим маленьким «счастьем». Наконец–то меня никто не беспокоит, наконец–то в доме тишина и можно расслабиться! Только бы Олеся не вышла среди ночи в туалет и не увидела, что я снова пьян! А если вдруг выйдет, пусть мои глаза будут ясными, а голос достаточно тверд, чтобы она спросонья ни о чем не догадалась и не стала пилить… Я так боялся собственной жены. И этот страх немного останавливал, не давал полностью оскотиниться.
В свои 29 лет я считал, что жизнь кончена, что просвета нет, и впереди — лишь еще больший мрак. У меня были отвратительные отношения с женой. Она не верила в меня, не уважала, высмеивала практически любые мои инициативы. Пожалуй, между нами давно уже не было никакой любви. Нет, я ее ни в чем не виню — она имела полное право считать так, как она считала. И в самом деле, разве можно любить жирную тушку, которая весит больше 95 килограмм при росте 165 см? Не может обеспечить семью, постоянно жалуется на жизнь, квасит по ночам, да еще и курит, прованивая всю квартиру? Откуда же здесь взяться любви? Я и сам себя ненавидел.
Вообще, депрессия на протяжении долгих лет была моей верной спутницей. Я не ходил в детский садик и все детство провел с бабушкой и дедушкой, наверное, именно поэтому мне было так трудно идти первый раз в первый класс. Я плакал. Едва ли не бился в истерике на подступах к школе. Чужое здание, чужие, незнакомые дети, непонятные учителя. Где мама? Где бабушка с дедушкой! Зачем вы бросили меня? Зачем отдали на растерзание в это ужасное место! Несколько месяцев я привыкал к школе, рыдал, скандалил. Это было ужасно, и хотя со временем я стал гораздо спокойнее ко всему относиться, этот страх перед людьми остался где–то на подсознательном уровне.
Никогда не забуду случай, произошедший в 9 классе. Мы писали контрольную по физике, и сделали это настолько неудачно, что учительница всем поставил за нее двойки. Всем, кроме меня…Мы занимались с ней дополнительно и она, наверное, исходила из лучших побуждений, однако, журнал с оценками попал в руки нашей старосты, девушке весьма бойкой. Что тут началось… Правда вскрылась перед уроком литературы, и урок был сорван! Староста и группа активистов чмырили меня все 45 минут. Преподаватель по литературе пыталась защищать меня от нападок, но когда против тебя половина класса…Это было очень тяжело. Я сидел и пытался сохранять спокойствие, но что творилось внутри меня, не знает никто. По сути я был ни в чем не виноват, но тем не менее, я в одно мгновение превратился в изгоя, в отверженного! Мне хотелось плакать, кричать, выбежать из класса или вообще испариться в пространстве, но я просто сидел и слушал все эти оскорбления, что лились на меня. Как же я ненавидел свою жизнь в тот момент! И всех людей на этой Земле!
Много раз мне хотелось сбежать из этой реальности. Помню, на первом курсе института я чуть было не стал толкиенистом. Вообще, я никогда не любил Толкиена, но зато запоем читал Перумова, и вся эта гномо–эльфийская рать была мне близка. И вот как–то раз позвонил мой приятель и рассказал, что есть такая классная тусовка толкиенистов. Там сражаются на мечах, там есть симпатичные девушки и вообще люди очень веселые и открытые. Ну я и подумал, почему бы и нет?
И правда, увиденное впечатлило! Люди в кольчугах, средневековых костюмах, повсюду костры (дело было зимой). А я еще пьяный–пьяный. Мы с приятелем одолжили у кого–то мечи и всласть порубились, затем посидели у костра, затем выпили еще и… В общем, я довольно быстро пропитался духом толкиенизма! Даже надумал делать меч и шить кольчугу, а затем и ездить на игры.
