Глава 1, в которой главная героиня попадает в фильм ужасов и встречает любовь всей своей жизни
Последние уроки в школе — самые мучительные. Даже интересные предметы воспринимаются как препятствие к долгожданной свободе, ты начинаешь отвлекаться, краешком глаза заглядывать в экран сотового — ну, сколько осталось? — смотришь в окно.
Именно поэтому я традиционно прогуливаю пятый-шестой урок. Нет, учиться — интересно, но лучше самостоятельно. Чужая речь — слишком медленная, словно муха в янтаре: наверное, насекомому чудится, что оно летит, но мы-то видим аллегорию застывшего времени. Все это даже немного печально, но долгих размышлений не заслуживает.
Под ногами скрипит утрамбованный пешеходами снег, тропинки протоптали до меня, хотя еще утром приходилось утопать в сугробах. Снег падает и сверху, видимо, решив, что на земле его недостаточно. Ничего не имею против снега, просто — холодно. Нос уже замерз, а домой — нельзя.
Если прийти раньше, то мама обязательно заинтересуется, почему ее чадо явилось преждевременно. А уроки, к моему прискорбию, каждый раз отменять не будут. Можно наплевать на все, навешать на уши лапши о плохом самочувствии и зависнуть в Сети, но мама расстроится. Кричать тоже будет, но ругань — второстепенно, от нее совесть не мучает.
Пожалуй, стоит в таком случае зайти к профессору, он всегда рад гостям и горячего чая ему не жалко. Еще лучше то, что дома его застать — не проблема.
Профессор — это наш сосед, весьма благообразный старичок в старомодном пенсне. На самом деле его зовут Апполион Владимирович, но я — просто профессор. Он ничего не имеет против, будучи весьма равнодушен ко всему, что не касается любимого предмета.
Когда-то он развлекался преподаванием в ВУЗе, до сих пор не мог отвыкнуть от чтения лекций и за неимением подневольных студентов отрывался на мне. Придерживаясь мнения, что за все надо платить, за гостеприимство и печеньки я платила вежливым вниманием. Справедливости ради, стоит заметить, рассказывал профессор потрясающе, и не любить его историю — невозможно.
Я — любила. Почти также как симфонический рок и фильмы ужасов.
Наша пятиэтажка стара и обшарпанна, в ней никогда не заведется приведение с чувством собственного достоинства, не схоронится вампир и не поселится черный маг. Из чего следует, пятиэтажка, ко всему прочему, удручающе обычна. Обхожу ее с другой стороны, так, чтобы из окон нашей квартиры нельзя было засечь мой ярко-красный рюкзак, и захожу в подъезд.
За время моего отсутствия в нем прибавилось новых надписей, начиная от эпичного «Путин — вон!» заканчивая корявым «эмо» на двери одинокой пенсионерки. Проф живет на третьем этаже, мы — на четвертом. Удачно получилось, ведь если бы не сломанная стиральная машинка, подтопившая соседа, мы бы никогда не познакомились. В современном мире даже соседи по лестничной площадке с трудом узнают друг друга в лицо.
— У меня получилось, — с порога радостно выпаливает профессор, потерявший в ажиотаже второй тапок. Седые волосы всклочены, на морщинистой щеке следы чернил, и только совсем молодые ярко-зеленые глаза смеются под старомодным пенсне.
Какой бы опыт профессор не проводил, поглядеть было бы любопытственно, как говорила незабвенная Алиса. Тем более, профессор не только обладает буйной фантазией, но и не стесняется пытаться превратить безумные грезы в реальность. На старости лет потустороннее стало еще одним хобби старика. Мы перепробовали все: от шаманизма до вуду, от симпатической магии древних племен до теорий Кроули. Профессор потихоньку сходил с ума, я, его единственная ученица, развлекалась за кампанию.
Профессор все-таки немного сумасшедший: он верит в магию, причем на полном серьезе. Со стороны и не скажешь, что этот человек — доктор наук, автор монографий и учебников.
Бросив зимние кроссовки с курткой у порога, захожу в тесный зал. Двухкомнатная хрущевка старика завалена разнообразными трофеями: африканскими масками, изображениями этрусских демонов, книжными полками, занимающими целую стену и заставленными, помимо книг, вырезанными из дерева нэцкэ.
Сквозь стекло виднеется стальное небо, высокая сосна и качели. Под порывами ветра единственное развлечение дворовой ребятни качается само собой.
Достав из рюкзака дочитанного Жака ле Гоффа, ставлю талмуд на место. Профессор, что для него не свойственно, о впечатлениях насчет прочитанного не спрашивает. Заметно, что нервничает, настолько ему не терпится что-то показать. Оборачиваюсь.
На дубовом антикварном столе торжественно стоит клетка. Черно-белая крыса, купленная совсем недавно (мной, между прочим), что-то активно жует. Приглядевшись, в корме зверка опознаю сырое мясо. И все бы ничего, потому что о правильности питания грызунов я бы поспорить не решилась, если бы зверюшка не оказалась выпотрошенной.
Надеюсь, крыса грызет не собственные внутренности…
Профессор, некромант фигов, чуть ли не раздувается от гордости. Меня немного подташнивает, чего не случалось с попытки сварить одно мерзкое зелье по очень старинному и странному рецепту.
— Я нашел аутентичный ритуал вуду, — гордо сообщает этот коллега Франкенштейна.
