в которой Алекс прибывает в Вавилон и подбирает за ослом
В тринадцать лет Алекс вместе с другими ребятами своего возраста частенько дрался на ножах. На протяжении нескольких месяцев каждое воскресное утро они практиковались в схватке один на один, два на два и один против двоих. Алекс ненавидел воскресенья. Лезвия у ножей были резиновые, но синяки от них оставались настоящие.
Не будь они резиновые, он бы, наверное, так и не научился бить противника в шею или живот. В настоящей драке такого рода деликатность может стоить жизни.
Поначалу занятия рукопашным боем представлялись Алексу полной бессмыслицей — оружия в их арсенале было предостаточно: винтовки «М-16», пистолеты, гранаты, автоматы и пулеметы, минометы и даже ракетные установки. Но Митч, их наставник, глядел далеко вперед. Боеприпасы рано или поздно кончатся, а острый нож всегда с тобой.
Еще Алекс учился метать ножи. Не резиновые — стальные. Втыкаясь в деревянную мишень, напоминающую фигуру человека, они вибрировали. Митч соорудил приспособление, чтобы фигура не стояла на месте, а двигалась по прямой, однако Алекс относился к упражнению скептически. Враги врядли придут, выстроившись в шеренгу.
К тому же, промахнувшись, ты остаешься безоружным, а противник получает подарок.
Он ненавидел занятия с ножом.
По пятницам Митч занимался с мальчишками географией. Больше всего ему нравилась карта Америки с обозначенными на ней потенциальными районами ядерного нападения. Основные объекты помечались заштрихованными черным кружками. Кружки без штриховки указывали на второстепенные цели. В некоторых местах заштрихованные кружки группировались так тесно, что сливались в сплошное черное пятно, и казалось, что на карту пролили чернила.
Орегон, где жил Алекс, был почти чистым. Портленд и еше один береговой объект относились к целям второстепенной важности, так что в случае наступления ядерного Судного дня штат отделался бы относительно легко, по сравнению, например, с Северной Калифорнией, где затаились другие колонии сервивалистов[1].
И даже если Судный день нагрянет не как Большой Взрыв, а наступит в результате полного коллапса мировых экономических и политических систем, большинство жителей Орегона сведут концы с концами, тогда как в других штатах люди будут голодать, бунтовать, мародерствовать и замерзать.
Алекса воспитали в вере в Выживание и его близнеца — Коллапс.
Несколько лет спустя Алекс отказался от варианта выживания, практикуемого в… скажем так, где-то в районе Каскадных гор. Указать точнее он не пожелал. Этому их научили на раннем этапе подготовки: не приводи чужака к своей базе.
Итак, в последние дни цивилизации, по крайней мере того, что мы подпей понимаем, Алекс попытался дистанцироваться от Орегона.
Что за последние дни?
Год 2000-й пришел так же, как и все другие. Иисус не появился в небе, дабы вознести истинно верующих в царство вечного блаженства. И ангелы не сошли на землю. И даже ракеты на нее не упали. Но если Америка и Россия и пожали наконец руки друг другу, многие другие страны обзавелись ядерным оружием, и некоторые из них уже ненавидели Америку, а иные были готовы возненавидеть ее с приходом новых режимов, и в 2001-м, задавая тон новому тысячелетию, рухнули Башни-Близнецы.
Алекс не верил в конец света, однако представить его мог. Такие же, с вариациями, чувства испытывали, должно быть, миллионы людей. Верящие в Вознесение. Уверовавшие в выживание где-нибудь в Каскадных горах. Стратеги и политики. Антиглобалисты. Простые граждане, которым осточертела цивилизация. Да многие. А иначе разве возник бы град Вавилон?
Алекс Уинтер, молодой человек с непослушными волнистыми волосами, всегда выглядел так, словно его только что обработали пескоструйным аппаратом. Кожа напоминала камень какой-нибудь древней статуи, очищенной от многовекового слоя осевших на нее частичек. Нет, она не казалась больной — просто Алекс походил па человека, выбравшегося из пыльной бури. В колледже он пытался натираться увлажняющим кремом, но через пару лет отказался от этого приема, решив, что его организм просто избавляется от старых клеток и выращивает новые быстрее, чем у большинства людей.
Лицо у него было волевое, с прямым римским носом и жестким, выдающимся подбородком. Глаза — линяло-голубые. Волосы — каштановые с рыжеватым оттенком, как будто время от времени корни получали инъекцию более насыщенного пигмента. Когда Алекс сидел, то сидел почти неподвижно и выглядел при этом решительным и целеустремленным. Когда двигался, движения получались резкие и порывистые, хотя и не обязательно эффективные. Со временем Алекс надеялся достичь компромисса между двумя этими состояниями.
Будучи студентом отделения социологии Орегонского университета в Юджине, он часто размышлял над тем, как странно, если брать психологический аспект, проявляется порой протест против дома и родителей. Алекс искренне верил, что его учеба в Юджине есть не что иное, как протест против метания кожей и всего такого. Он объективно, сточки зрения формирования ценностной ориентации, групповой динамики и идеологии, изучит феномен собственного воспитания. Выявит скрытые пружины, приводящие в действие механизм горной коммуны сервивалистов. И потом, совершив все это и став полноценным, свободным от страха и избавившимся от гнета фатума человеком, он унаследует весь внешний мир.
