Сергей Гончаров
Бездна
Часть первая
ЯВЛЕНИЕ КАССАНДРЫ
Поезд причалил на первый путь, прямо к огромному и совсем еще новенькому зданию железнодорожного вокзала. В детстве Кирилла не было здесь еще этого здоровенного серого стеклянно-бетонного куба, а стоял на его месте небольшой, обличьем своим похожий на Казанский в Москве, вокзальчик. Штукатурка, помнится, постоянно рушилась с него, как глыбы лежалого снега по весне с карнизов, а стены вечно были изрисованы и исписаны похабными произведениями местной шантрапы. Теперь все не так, теперь все иначе - теперь вместо "х...", "п..." да "е..." красовались на стенах огромные рекламные щиты город производил, продавал, покупал и предлагал услуги. Под рекламными щитами отирались мелкие торговцы, таксисты, носильщики, страховые агенты и прочая разная шпана.
Такой он вот теперь, мой город, усмехнулся Кирилл, спускаясь с подножки вагона на разогретый июньским солнцем и омытый плевками асфальт перрона. Сколько мы с ним уже не встречались? Десять лет? Двенадцать? От какого срока отсчет начинать?
Кирилл поставил легкую, как котомка странника, сумку у ног, достал сигареты. Таксисты смотрели на него с профессиональным ожиданием. А что ты хотел? - спросил он у самого себя. Хотел увидеть город своего детства? Глупо: меняемся мы, меняются города. Да я понимаю, но все же... Ведь есть где-то среди этого вселенского базара маленький дворик с вечно изломанными каруселями и вкопанными в землю на потеху детворе старыми автопокрышками. Да, я понимаю, что там уже давно никто не ждет меня - некому там ждать, - что лучше вообще не ходить туда... Но ведь есть этот дворик, есть - куда ему деваться! Маленький зеленый дворик, стиснутый однотипными "хрущебами", где гоняли мы на велосипедах, где целовались по подъездам с девчонками, бренчали на гитарах и резались в "козла" за столом под многомудрым огромным тополем.
Он забросил сумку на плечо и двинулся по перрону вдоль здания вокзала. Таксистам качнул отрицательно головой: нет, не сейчас, сначала я должен умереть. Опять умереть.
За зданием вокзала еще влачили жалкое существование крохотные остатки привокзального парка: несколько измученных радикулитом деревцев, вытоптанные газоны и заваленные мусором дорожки. Народу здесь было немного, лишь спали на развалинах лавочек покрытые лохмотьями бродяги. Кирилл выбрал укромное местечко, присел на краешек бордюра. Потом он достал два паспорта один из внутреннего кармана куртки, другой из сумки. Полистал. Извлеченный из сумки паспорт перекочевал в карман куртки, а к тому, что остался в руках, поднес огонек зажигалки.
Прекрасно горит казенная гербовая бумага. Рукописи, говорите, не горят? Может быть... Но горят люди - посмотрите. За несколько секунд от крошечного огонька зажигалки. Был Иващенко Михаил Данилович - и нет его. А есть у нас отныне Сергей Сергеевич Кузнецов, русский по национальности, житель Мурманской области, тридцать лет, неженатый, перед родиной заслуг особых не имеет, но и не привлекался. Работал Сергей Сергеевич на крайнем Севере электриком, да вот здоровье плохо на климат стало реагировать - врачи посоветовали сменить место жительства. А Иващенко Миша - что ж тут поделаешь! умер Иващенко Михаил. Недолго и во грехе жил - и помер. Как в свое время помер Кирилл Снегирев, как померли потом еще добрых полтора десятка его последователей - ни в чем не повинных и в чем-то похожих друг на друга.
Нет у меня своей жизни, подумалось вдруг Кириллу. Есть лоскутное одеяло из десятка выдуманных биографий. И все. Может, оттого и к смерти так равнодушно отношусь? К чужой... Да и к своей, впрочем... Или нет?..
Он потер небритый подбородок, достал из сумки и нацепил на нос солнцезащитные очки - признак заполярного пижонства - и поднялся на ноги. Теперь можно было идти сдаваться таксистам.
***
Гостиницам Кирилл не доверял. После недолгих поисков он снял на несколько дней крохотную однокомнатную квартиру на окраине города. Хозяйка ее жеманная, навсегда и безнадёжно испорченная косметикой женщина в годах видимо, воспылала к новому постояльцу невиданной страстью и готова была поселить его хоть навсегда и бесплатно. Кириллу с трудом удалось вручить ей деньги и выпроводить вон.
Оставшись один, он облегченно вздохнул. "Ничего-ничего, со всем можно смириться, все равно я здесь долго не задержусь". Не без удовольствия он сбросил с себя одежду и в одних плавках протопал в ванную. "Так, - он внимательно рассматривал свое лицо в зеркале. - Бриться мы не будем, наоборот будем мы отращивать усы. И даже бороду. Волосы... Волосы мы... - он несколькими умелыми движениями изменил прическу, - волосы мы будем носить теперь вот так. Может лучше покрасить? Или парик?.. Нет, пусть так, ну их в зад, парики эти... Знаем мы парики эти... Так, теперь лицо, - он наложил на лицо ладони и постарался расслабить мышцы мимики. - Сделам так: нижнюю челюсть мы чуть-чуть выдвинем вперед, а брови мы слегка опустим вниз... - отняв руки от лица, он глянул на свое отражение еще раз. Теперь смотрел на него оттуда совершенно другой человек. Тип - небритый, суровый, с разметанными в беспорядке волосами, выдвинутой челюстью и нахмуренными в вечной озабоченности бровями. Таким его знал только некто Бульманчик из игорного клуба на Тверской в Москве. Царствие ему небесное, впрочем... И только глаза - глаза оставались Снегиревскими глубоко запавшими, настороженными, тоскливыми. "Но для глаз есть у нас уже натёршие переносицу темные очки... Не забыть бы вот только перед хозяйкой расслаблять лицо, она-то ведь узнала меня еще в прежнем обличии".