Многие находят, что катание на колёсных коньках — очень трудная вещь… Конечно, в наш слабый развинченный век, когда многие не умеют даже как следует кататься на простом извозчике — этот спорт представляет некоторые трудности, но, конечно, не такого сорта, чтобы, отправляясь впервые на скейтинг-ринг, попрощаться с родственниками, написать завещание и затвердить наизусть последние предсмертные слова.
* * *
Я стоял у буфетного столика, опираясь на мягкие перила вокруг асфальтовой площадки, на которой носились с треском и весёлым гамом оживлённые парочки, — стоял и думал:
— Только-то и всего? Да ведь сущий пустяк — покатиться на этих колёсиках! Мне кажется, я открыл главный секрет этого спорта: стоит только стараться не упасть — и дело наполовину сделано. А если вы не рухнули на пол сразу, то последующие шаги не представляют никаких затруднений… Чтобы сдвинуться с места, необходимо попросить кого-либо из находящихся вблизи толкнуть вас легонько в спину. А коньки уже — такая подвижная штука, что мигом домчат вас до противоположной стороны площадки. Попробуем.
Я подошёл к служителю, сел на диван, протянул ноги и сказал тоном лихого, безрассудно смелого спортсмена:
— Парочку коньков! Да получше!! Чтобы они обязательно были на колёсиках!
— Да они и так все на колёсиках, — возразил служитель, завинчивая какие-то винты на моей ноге.
— Да? — смутился я. — Это прекрасный обычай.
— Готово, господин!
Я опустил на пол осёдланные ноги и потихоньку подвигал ими… Увы, твёрдой земли я не ощутил: мои ноги как будто болтались в воздухе.
— Это… всегда так? — робко спросил я.
— Что всегда?
— Так… скользко.
— А как же: колёсики! Пожалуйте на площадку.
Я поднялся с дивана, но нога моя стремительно юркнула куда-то в сторону, и я снова опустился на своё место. Мне часто до того приходилось сиживать на диванах, но никогда я не получал такого искреннего удовлетворения от этого, как теперь.
Никогда бы раньше я не мог поверить, что можно так привязаться и полюбить простую дешёвую, набитую шерстью подушку. Ни за какие деньги не хотел бы я расстаться с ней…
— Что же вы? Пожалуйте.
— Хи-хи, — засмеялся я. — Хи-хи… Я, голубчик, ещё немножко посижу здесь. Устанешь, знаешь ли, за день… Тут у вас очень мило: тепло, уютно.
Он отошёл от меня, а я остался сидеть, томительно вздыхая и изредка осторожно постукивая скользкой ногой по полу. Рядом со мной надевали коньки господину, который был в таком же положении, как я. Но в этом человеке был дух героя! При Иоанне Грозном он, вместо Ермака, мог бы завоевать Сибирь; при встрече с тигром он ударил бы его кулаком в темя и, ошеломив этим изумлённого зверя, притащил бы его на верёвке домой… В этом человеке помещался дух героя! Он не сидел полчаса на диване, не мямлил, как я, а сразу встал, выпрямился смело во весь рост и — грохнулся на буфетный стол всей своей тяжестью.
Если заразительны дурные примеры, то заразительны и хорошие: я встал и, прижимаясь к служителю со всей порывистостью и лаской, на которую способна моя привязчивая натура, направился к барьеру.
И вот — я остался один, судорожно уцепившись за барьер и делая вид, что меня страшно заинтересовало устройство потолка.
— Отчего же вы не катаетесь? — дружески спросил меня кто-то из сидевших за столиками.
— Да я… катаюсь.
— Вы бросьте барьер! Не держитесь за него — тогда легче.
Я послушался совета. Но мои ноги (никогда не подозревал в своих собственных конечностях столько хитрости и ехидства) заметили этот маневр и сразу же разбежались в обе стороны так далеко, что мне стоило большого труда снова собрать их воедино. При этом я сделал движение, напоминающее самую популярную фигуру в кэк-воке, и снова с судорожною поспешностью уцепился за барьер.
— Смелее, смелее! — кричал мне доброжелатель. Не льните так к барьеру, как к любимой женщине. Свободнее руки, отъезжайте от барьера.
— Очевидно, он знает, что нужно делать, — подумал я и отъехал от барьера.
И тут я оказался будто висящим в воздухе. Коньки сами ёрзали по асфальту, как живые, я откидывался назад, изгибался, как угорь, и, наконец, видя, что позорное падение неизбежно — с молниеносной поспешностью схватил за обе руки какого-то подвернувшегося конькобежца.
— Что такое? — изумился он. — В чём дело?
Стискивая его руки, я тряс их, изгибался и, чтобы загладить свой бестактный поступок, сказал трясущимися губами:
— А, здравствуйте!.. Как поживаете? Вы… меня не узнаёте?
— Первый раз вижу. Пустите мои руки!
Он вырвался. Ноги мои не упустили удобного случая сделать гадость их хозяину, разъехались в стороны, и я тяжело опустился боком на асфальт.
— Упали? — участливо спросил мой доброжелатель.
Я сделал вид, что поправляю коньки.
— Нет, это я так сел. Затянул ремни. Они, знаете, от катания ослабевают.
Повозившись с каким-то ремнём, я тихонько подполз к барьеру и — снова нашёл в нём старого, верного, испытанного друга.
— Если вы замечаете, что падаете, — сказал человек, сидевший за столом (теперь я подозреваю, что он был — случайный зритель, впервые зашедший полюбоваться на новый спорт), — если вы замечаете, что падаете, — то немедленно поднимайте одну ногу… Равновесие установится, таким образом, сразу.
