Его застукали рядом с останками толстяка-лавочника. Мародер сидел на корточках, спиной к разбитой витрине, и шарил по бесчисленным карманам покойного торговца.
Он не слыхал, как они подошли. Оглушительный вой кибенских кораблей, поливающих огнем улицы города, смешивался в ушах с воем умирающих.
Они подкрались к нему сзади — трое мужчин с угрюмыми лицами и решительными взорами. Грохот взорванной где-то в городе энергостанции заглушил скрип их башмаков, ступавших по усыпанному щебенкой и пылью бетону. Мужчины остановились, и светловолосый кивнул двум другим. Те набросились на мародера и заломили ему руки за спину, вырвав у него изумленный пронзительный вопль.
Банкноты и монеты посыпались из рук, разлетелись по усеянному обломками камней полу.
Бенно Таллант, мучительно выгнув шею, обернулся к нападавшим:
— Отпустите меня! Он был уже мертвый! Я хотел только взять немного денег, чтобы купить еды. Христом Богом клянусь! Отпустите!
От боли в заломленных руках на глаза навернулись слезы.
Один из державших — коренастый шепелявый крепыш неопределенного возраста — злобно прошипел:
— Ты, мародер паршивый, как видно, не заметил, что грабишь в гастрономе? Здесь навалом всякой еды, бери — не хочу!
И заломил руку еще выше.
Таллант прикусил губу. Что толку спорить? Он не может признаться, что деньги нужны для наркотиков. Его просто убьют, и дело с концом. Идет война, город осажден кибенами, с мародерами разговор короткий. Может, так оно и лучше. Смерть положит конец гложущей его неутолимой жажде, и он станет свободным. Пусть даже мертвым, но свободным.
Свободным от дурманной пыли; свободным для нормальной жизни. Да, вот чего он хочет — стать свободным… Никогда больше он не притронется к дурманному порошку, если останется жив.
К тому же поставщик наверняка уже погиб.
При мысли о смерти, как всегда, у Талланта затряслись поджилки и онемели мышцы ног. Он безвольно обмяк всем телом.
Второй из державших, здоровенный свинорылый тип, с отвращением проворчал:
— Бога ради, на кой он нам сдался? Неужто для такого дела нельзя найти кого получше? Вы только посмотрите, как его развезло — это ж кисель, а не человек!
Светловолосый покачал головой. Он явно был у них главным. Чудом оставшийся чистым высокий лоб белел над черным от сажи и грязи лицом. Блондин провел по лбу рукой и замазал белое пятно.
— Нет, Шеп. По-моему, он нам подходит.
Главарь повернулся к Талланту, наклонился и внимательно осмотрел дрожащего мародера. Потом приподнял его правое веко.
— Наркоман. Вот и ладненько. — Блондин выпрямился и добавил: — Мы целый день вас искали, приятель.
— Я никого из вас в жизни не видел! Что вам от меня нужно? Пустите меня, пустите!
Слишком уж долго они канителятся, хотели бы убить — давно бы убили. Что-то тут не так.
Он закричал, забившись в истерике. Пот заливал ему лицо, словно где-то под волосами забил источник.
Высокий блондин обернулся через плечо и торопливо сказал:
— Пошли отсюда! Тащите его, ребята. Пускай доктор Баддер над ним поработает. — Он жестом велел им поднять трясущегося наркомана и добавил, хлопнув Талланта по тощему животу: — Тут работы на добрых пять часов!
— Только дадут ли желтые сволочи нам эти пять часов? — проворчал шепелявый Шеп.
Свинорылый кивнул, и, будто подтверждая их опасения, сгущающиеся сумерки разорвал истошный женский крик. Они замерли; Таллант почувствовал, что вот-вот сойдет с ума — прямо сейчас, в их руках, от этого крика, от этих людей, оттого, что нет порошка и весь мир разваливается вокруг на части. Ему отчаянно хотелось лечь и подрожать.
Он попытался осесть всем телом еще раз, но свинорылый дернул его и поставил на ноги.
Они прошли через гастроном, вздымая густые клубы цементной пыли и ступая по кусочкам металлопластика, трещавшего под башмаками. Возле разбитой витрины остановились, вглядываясь в потемки.
— Придется нам попотеть четыре мили, — сказал шепелявый. Высокий светловолосый главарь молча кивнул.
Взрыв топливного резервуара перекрыл непрерывную пальбу и победные клики кибенской атаки… вместе с предсмертными криками людей.
На мгновение воцарилась мертвая тишина — затишье перед боем, предвещающее новый ужасный удар. И не успели они перевести дух, как над головами с надрывным свистом пронесся снаряд и пропорол фасад жилого здания напротив. Металл и бетон брызнули во все стороны и застучали по развороченному тротуару градом осколков.
Группа мужчин постояла минуту в напряжении, а потом, подхватив свою добычу, бесшумно и быстро скользнула в вечернюю мглу.
И только толстяк-лавочник остался лежать среди развалин гастронома — мертвый, равнодушный и безмятежный.
Бенно Таллант очнулся во время операции. В горле пересохло и горело, кружилась голова. Он увидел свой разрезанный живот; скользкие внутренности — мокрые, пульсирующие в собственной крови — предстали перед ним во всей своей наготе.
Плешивый старикашка, заросший колкой седой щетиной, осторожно совал в разъятую плоть металлическую коробочку с кнопками и калибровочными шкалами. В глаза Бенно уставился дебильный слепящий глаз операционной лампы, и он тут же вырубился снова.
Когда он очухался во второй раз, то обнаружил, что лежит, обнаженный до чресел, на операционном столе в холодной-прехолодной комнате. Голова была чуть приподнята. В глаза ему.бросился рваный алый рубец, бежавший от нижнего ребра до самого паха подобно красной реке, пересекающей пустыню. В середине рубца блестел металлический кончик проволоки с нашлепкой вроде булавочной головки. Таллант внезапно вспомнил все.
