Она поскользнулась и судорожно вцепилась в перила, покрытые тоненькой корочкой льда. Стремительно темнело; с неба начало падать что-то мелкое, мокрое, мерзкое, непохожее ни на дождь, ни на снег. Набережная пошла вгору, и теперь подошвы скользили по грязно-снежной намерзи на каждом шагу.
Пора возвращаться.
Тем более, что баржа – вот она. Длинная темная блямба посреди заледенелой реки; островка под снегом совсем не видно.
Возвращаться.
К восьми быть дома, накормить кота, сварить какого-нибудь супа, чтобы неделю не надо было готовить. И сесть, наконец, за эту чертову диссертацию: хотя бы пару страниц…
Ну хорошо: еще несколько метров. Поравняться с баржей – как всегда. И, как всегда, две минуты постоять у перил напротив.
Ее тронули сзади за локоть.
– Ты?
Она так долго ждала этого, что почти не удивилась.
* * *
– Но зачем? Там же все обледенело, и вообще, она, наверное, уже разваливается на части…
– Нет.
– Разве мы не можем здесь… погулять?
Она не оборачивалась. На слух поняла, что он остановился.
– Ты не хочешь?
Ей стало страшно. Что он сейчас уйдет, исчезнет, или окажется, что его вовсе не было… Страшно до щемящей пустоты в горле. Страшнее даже, чем оглянуться через плечо и…
Она оглянулась.
Его силуэт едва виднелся в сумерках: темная фигура на темном фоне. Высокая, узкая, одетая во что-то вроде длинного плаща. Это удивило, потому что было неправильно. Откуда у него мог взяться плащ?
Лица не разглядеть.
– Как мы туда попадем? – спросила она с нервным смешком. – По льду?
– На лодке, – ответил он. – Как тогда.
– Но разве…
Она посмотрела на реку. Так странно. Только что – лед, а теперь – черная вода… Впрочем, по радио с утра передавали потепление.
И, наверное, так и должно быть.
Обернувшись назад, она впала в панику – потому что оказалось, что его рядом нет. Слава Богу, на тающей корке снега под ногами просматривались темные вмятины следов. Бросилась вниз по скользкой лестнице; потеряла равновесие, нелепо взмахнув сумочкой; едва удержалась на ногах; съехала, как с горки, по трем последним ступенькам. И перевела дыхание, увидев его.
Он стоял на носу лодки, сильно подавшись вперед, и держался за кольцо, вцементированное в эстакаду. Между лодкой и берегом сам собой медленно, очень медленно ширился тонкий черный поясок.
Если он отпустит руку – всё.
И больше никогда.
Она побежала по тонкой гранитной кромке, на которую одна за другой наплескивали маленькие волны. Прыгнула, не глядя под ноги; упала на низкую дощатую скамью.
Он оттолкнулся от стены и сел за весла.
Его лицо оставалось в тени – хотя, кажется, сумерки были уже не такими густыми. Он греб широкими, сильными движениями; берег убегал вдаль. Повернувшись боком на скамье, она ухватилась взглядом за растущую баржу. Темный угловатый силуэт на все больше светлеющем небе.
Стало жарко; она сбросила с плеч тяжелую шубу. Потом стянула через голову толстый свитер. Баржа приблизилась настолько, что до нее можно было дотянуться рукой – так она и сделала.
На пальцах остался коричневый след теплой ржавчины.
* * *
– Когда за нами придет лодка?
– Где-то через час. Не волнуйся, я договорился.
Она потянулась всем телом на подстилке, зернистой от песка. Конечно, косые лучи вечернего солнца вряд ли еще могли добавить загара. Села, обхватив колени руками. Между лопатками защекотало, и она досадливо передернула плечами, сбрасывая мужскую руку.
– Перестань. Надо скормить мальчишкам фрукты, не везти ж назад. Мишка! Володя!.. Где они лазят?
Она перегнулась через его живот, мягкий и нагретый солнцем, протянула руку и нашарила на песке пакет с четырьмя уже запревшими, помятыми персиками. Выпрямиться сразу не получилось… дурачится хуже ребенка, честное слово!
– Наверное, на барже, – беспечно предположил он. – Пацанам там раздолье.
– Володя! Миша!
Голос гулко отразился от горячего ржавого железа, и она заволновалась. Положила пакет и поднялась на ноги.
– Вовка!! Ми!..
Лохматая голова старшего сына показалась из-за груды ящиков, наваленных на баржу; Мишка помахал рукой и что-то неразборчиво крикнул. Четырехлетний Володя, по идее, должен быть где-то рядом: он всегда хвостиком бегает за братом – но его почему-то не было видно, и она никак не могла успокоиться.
– Вовка!!!
– Да оставь ты их в покое, – Егор лениво приподнялся на локтях. – Пусть играют. Хочешь, я сам съем.
– Я тебе съем… Миша! Где Володя?!..
– Я тута, ма! Смотри!
И она увидела, как загорелый и крепкий, словно бомбочка, карапуз вскарабкался на бортик баржевой кормы, покачнулся на широко расставленных ножках, взмахнул руками и рухнул в воду, подняв тучу брызг.
* * *
– Я сколько раз вам говорила! Володя, а если бы там была какая-нибудь железка на дне? Стукнулся бы головой, и все. И тебя бы унесло далеко-далеко… сам ведь знаешь, какое там сильное течение! Миша, а тебя я сколько раз просила смотреть за братом? Ты ведь уже большой, ты осенью в школу пойдешь! И не стыдно?..
Провинившиеся сыновья угрюмо глядели в песок. Вовка шмыгнул носом: похоже, перекупался… хотя у него такое богатое воображение, он вполне может в эту минуту видеть себя уносимым течением по дну… Она вздохнула.
