Город вторую неделю жил в страхе. Ночные улицы опустели, даже бомжи закапывались поглубже в отбросы и баррикадировались на чердаках. Наркоман, что обитал в трехэтажном деревянном доме по улице Луначарского, каждый вечер перебирался в другую комнату. «Зло грядет», — любил повторять он. Но зло можно обмануть — если ширяться в разных местах и не забывать помолиться, взяв в руки машинку.
Однажды двери подъезда распахнулись, и в древесную тишину со скрипом внедрились шаги.
Шаги принадлежали студентам Олегу и Никифору, которые решили выпить, но не знали где. Дом подвернулся случайно — бывшая коммуналка, бывшая фабрика по пошиву кожаных ремней. Правда, о его славном историческом прошлом студенты не догадывались. Олег нес бутылку водки «СССР» и пакетик с чипсами «Хрустец». Никифор — литр пива «Крыница» и крабовые палочки. Не забыли студенты и граненый малиновский стакан.
Заслышав шаги, наркоман что-то нечленораздельно промычал и укрылся куском картона.
Олег шагнул в пролом на третьем этаже и осмотрелся.
Пол из неструганых досок, всюду валяются тряпки, поролон, обрезки кожи. У окна — верстак. Там же — одинокая табуреточка.
— Я сейчас, — сказал Никифор. Оставив пиво и крабовые палочки на верстаке, он удалился.
Пожав плечами, Олег принялся за открытие «СССР».
Спустя мгновение вернулся Никифор. Он приволок жестяную выварку с облезшей коричневой эмалью, перевернул ее и сел. Олег протянул другу стакан и пиво. Никифор выпил. Потянулся за чипсами.
Смеркалось.
— Сколько там? — спросил Никифор.
Олег отставил «Крыницу».
— Без пяти десять.
Студентов выгнали из общаги, поэтому спешить им было некуда.
— Вахта скоро закроется.
— А тебе-то что?
Покатили по второй.
Никифор угрюмо жевал «Хрустец». На небо вывалилась луна. Когда Олег отвернулся от окна, ее лик заслонила крылатая демоническая фигура.
— Вон Грипперс-Трипперс полетел, — сказал Никифор.
— Фигня.
— И про Тумбочку-убийцу — фигня?
Олег пожал плечами.
— Не слышал.
— Тогда слушай, — растягивая удовольствие, Никифор наливал грамм по двадцать, не больше. — Жила-была Тумбочка. И родились у нее три тумбоченятки. Непослушные, как и все дети. Лезли куда попало, и лязгали дверцами. «Не лязгайте дверцами», — говорила им мать. Но нет. Все бесполезно. Тогда Тумбочка разожгла печь, порубила тумбоченяток на дрова и предала огню. Остались лишь болтики и гвозди. Фурнитура, одним словом. С тех пор Тумбочка-убийца бродит по миру, ловит непослушных детей. И уничтожает.
— За мебель, — Олег осушил стакан. Запил пивом.
— Я слышал — она в городе, — Никифор поежился. Июнь выдался жарким, но от заоконных ландшафтов повеяло моргом.
— Не моргом, — поправил Олег. — Крематорием.
— Да, крематорий, — согласился Никифор. — Маленькая девочка со взглядом волчицы, я тоже когда-то был самоубийцей…
— Я тоже лежал в окровавленной ванной, — прошептал за стеной наркоман. — И молча вкушал дым марихуаны.
Далеко внизу скрипнула чья-то незапертая шуфлядка. Легла на асфальт квадратная тень.
Тумбочка-убийца шла к детям.
Ночь. Полнолуние. Пятница 13. На 13-м километре дороги на райцентр от деревни Полуночное Гнездилово стоял убыточный до безобразия хлебозавод № 13 имени XIII съезда КПСС. Над центральным входом гордо возвышалась табличка — «Хлеб — всему голова». Завод располагался на месте древней природной аномалии. Повисшую в небе тишину прохладной ночи взорвал тринадцатисекундный раскат грома. Сверкнула молния. Молния, природная аномалия и проклятье старого мага, некогда проезжавшего эти места, слились в неком трансцендентном единстве. Образовался огромный специфический фильтр. Прошедший сквозь него разряд материализовал фразу на табличке. Финалом сего взаимодействия явился модернизированный Колобок из небезызвестной сказки.
Существо получилось злобное, но интересное. У новорожденного Колобка сильно резались зубки, от чего он истошно плакал, неумело наполняя воздух нецензурной бранью. На поднятый крик, чувствуя запах свежего теста, с соседнего сельского кладбища прибежала старая потрёпанная жизнью дворняга. Завидев Колобка, псина ринулась во весь апорт, брызгая слюной по сторонам.
В свете ночного ужаса белой саблей сверкнули собачьи зубы. Колобок внезапно захлебнулся своим криком. Он почувствовал, как инородное тело пронзило его плоть. От страха Колобок зачерствел. Однако это не остановило голодную тварь. Лишь когда Колобок был окроплён доброй порцией собственной крови с характерным уксусным запахом, она отпряла. Колобок лежал, глядя мутными глазами в тёмное небо. Его первое свидание с жизнью было неудачным. Колобок закрыл глаза и увидел яркий свет, доносящийся откуда-то сверху. Он услышал пенье ангелов. «Последнее слово техники», — подумал Колобок, наслаждаясь стереомелодией в системе DOLBY. Вдруг один из ангелов подлетел к нему и отчётливо сказал: «Разряд. Ещё разряд».
Колобок пришёл в себя. Вокруг суетились люди в белых халатах. «Необходимо сделать сорок уколов от бешенства в живот, — сказал врач, — только где он у него?». Молодая медсестра склонилась над Колобком, пытаясь уколоть ему снотворное. Почувствовав боль от проникающей в него иголки, Колобок рванулся из последних сил к слегка приоткрытой двери. В этом мире он больше никому не доверял. Колобок пронёсся по коридору, как новенький ротейро — бешенство давало о себе знать. Пробежав в беспамятстве по коридорам, Колобок очутился на ночной улице. В тусклом свете уличного фонаря он заметил на себе бирку о поступлении в больницу, где в графе «имя» было указано Б… Б… Х… Б…. Колобок смог различить лишь заглавные буквы, поскольку изображение плыло перед глазами. Колобок вдруг вновь почувствовал, как ноют режущиеся зубы, да и Бэ-Бэ-Хэ-Бэ никак не выходило из головы.
