«Аллегории чтения» начинались как историческое исследование, заканчивались же — как теория чтения. Готовясь к написанию исторического рассуждения о романтизме, я обратился к серьезному чтению Руссо и обнаружил, что не способен преодолеть трудности истолкования отдельных мест. Пытаясь преодолеть эти трудности, я вынужден был от исторического определения перейти к проблематике чтения. Результаты этого, типичного для человека моего поколения, поворота куда интереснее его причин. Вообще говоря, этот поворот может привести к риторике чтения, преодолевающей ограничения канонических принципов литературной истории, по-прежнему используемых и в моей книге в качестве отправной точки процесса их замещения. Принципы, обосновывающие тематическое разнообразие Руссо, хронологию Рильке и Ницше, риторику Пруста, также затрагиваются в процессе чтения, но такой результат литературной критики все же зависит от первоначального положения самих этих принципов. Вопрос о том, будет ли сделан следующий шаг к отказу от этой герменевтической модели, невозможно решить a priori, или наивно.
Во второй части, посвященной Руссо, я пытался проработать и разработать систему тропологических трансформаций в форме рассуждения-комментария. В первой части тот же самый образец заявляет о своем существовании в несколько более фрагментированной форме, поскольку здесь я обращаюсь к творчеству разных авторов, вместо того чтобы оставаться наедине со сводом сочинений одного из них. Выбор произведений Пруста и Рильке в качестве примеров более или менее случаен, но коль скоро очевидный пафос их тона и глубина того, о чем они пишут, увеличивает их сопротивление уже не просто тематическому чтению, позволительно заключить, что если в их произведениях обнаруживаются риторические схемы, то же самое по необходимости истинно для писателей, чьи риторические стратегии не скрывает столь соблазнительная сила отождествления.
В результате начинается чтение, в ходе которого риторика предстает борьбой тропа с убеждением или — что не одно и то же — когнитивного языка с перформативным. Следствия этого нелегко не только обнаружить, но и сформулировать в сжатом виде, освободив их от хитросплетений отдельных прочтений. Тем не менее противники такого рода подхода яростно нападают на то, что им кажется его идеологическими мотивами, вместо того чтобы критиковать технические подробности процедур чтения. В частности, так поступают с термином «деконструкция», быстро превратившемся и в ярлык, и в мишень. Большая часть книги, которую Вы держите в руках, была написана до того, как «деконструкция» стала яблоком раздора, и термин этот используется здесь в техническом, а не в полемическом смысле — что никоим образом не подразумевает его нейтральность или идеологическую невинность. Но я не вижу причин избавляться от него. Никакое другое слово не способно столь экономно представить невозможность позитивно или негативно оценить подразумеваемую им неизбежную оценку. Описывая тот же самый процесс чисто негативно, рассматривая вместе с Ницше деструкцию (Zeitriimmerung) концептуальных конструкций или вместе с Паскалем — разрушение (demolition) убеждения, которое само по себе уже было деструкцией, всегда что-то теряешь. Вполне осознанно я впервые воспринял термин «деконструкция», читая работы Жака Деррида, а значит, этот термин ассоциируется с силой, порожденной изобретательной строгостью, на которую я нимало не притязаю, но которую я и не намерен отрицать. Деконструкция, как то легко было предсказать, часто неверно представляется, отбрасывается как безобидная академическая игра или отвергается как оружие террориста, и у меня остается все меньше иллюзий относительно возможности перечисления всех прочих заблуждений такого рода, поскольку уповать на что-то подобное, значит пойти против того, к чему устремлены мои собственные прочтения.
«Аллегории чтения» писались долго, и длинен список организаций, которым я обязан столь многим. Я начал работать над текстами Руссо и Ницше в 1969 году, используя стипендию Гугенхейма, а большую часть книги написал благодаря стипендии, предназначенной для старшего преподавательского состава Йельского университета, а также стипендии фонда Меррита и grant-in-aid Американского совета сообществ ученых, позволившим мне оставить работу преподавателя в Йельском университете. Завершить работу в 1978 году мне помогла стипендия для путешествия Йельского фонда Гризуолда. Мне хотелось бы поблагодарить всех коллег, с помощью которых мне удалось сохранить эту стипендию. Что касается моей интеллектуальной задолженности, то я просто не способен исчислить неисчислимое и отличить вопрос о влиянии от вопроса о дружеском участии.
Некоторые части моей книги публиковались ранее. Глава о Прусте первоначально была моим вкладом в Festschrift, посвященный Жоржу Пуле и озаглавленный «Mouvements premiers» (Paris: Jose Corti, 1972), а глава о Рильке была написана в качестве введения к французскому изданию его стихотворений (Paris: Editions du Seueil, 1972). Другие главы публиковались полностью или частично в «Critical Inquiry», «Diacritics», «The Georgia Review», «Glyph», «Studies in Romanticism» и в «Yale French Studies». Я благодарю все эти издания за разрешение на переиздание. Две главы, первоначально написанные на французском языке, перевел на английский я сам.
