— Ну, дед, ты даешь!
— Девки дают. Я правду говорю.
Сергей усмехнулся и хлопнул по столу. Звякнула посуда.
— Я щас.
От самогона двоилось в глазах. Сергей, покачнувшись, встал и вышел с кухни. Дед проводил его слезящимися глазами, почесал грудь и потянулся за «Беломором».
— Вот, мать, ни во что они не верят.
Он закурил и уставился на жену сквозь густую пелену дыма.
— Дурак молодой!
— А как тебе верить? Напоил парня. И сам вон — пьяный. А он навестить приехал. И никто, кроме Сережки не приезжает.
— И ты — дура.
Они умолкли. За окном раскачивались тяжелые ветви старых яблонь, похожие на гигантских змей в свете единственного на всю улицу фонаря. Громко тикали часы. Шумела печь. Папиросный дым приведением плыл по полу к стене, за которой стоял — темный и неприветливый — октябрь, такой как вчера и такой же, как сотню лет назад. Время застыло, новый век заблудился среди окружающих деревню лесов, и лишь слабые отголоски его доносились из динамиков старого радиоприемника.
Дед, щурясь, протянул руку и быстрым движением стряхнул пепел в пустую консервную банку.
Скрипнула дверь, и на пороге появился Сергей в сопровождении волны холодного ночного воздуха.
— Нет у вас тут вампиров. Я проверил.
— На вот — закуси, — засуетилась бабка, придвигая к нему тарелку с дымящейся паром картошкой.
Дед, не торопясь, загасил папиросу в пепельнице.
— Я говорил не вампиры, а упыри.
— А! Какая разница!
Сергей придвинул к себе стопочку и уставился на нее, как будто видел впервые в жизни.
— Есть разница. Вампир кровь сосет, а упырю она не нужна. Он сожрет целиком, как курицу.
— Людоед значит.
— Какой людоед? Говорю — упырь! Он жрет все, что увидит. Нюхом чует. От него не сбежать — все равно найдет.
В разговор вмешалась молчавшая до поры бабка.
— Здесь раньше целое поселение упырей было.
— Верно. Имелось такое, — подтвердил ее слова дед.
— И куда делось?
Сергей опрокинул стопку, поморщился и закусил черным хлебом.
— Колами всех попротыкивали?
— Нет. Зачем? Они сами ушли. А до поры жили здесь мирно. Дом у них здесь был все-таки.
— А жрали чего?
— Всего понемногу. Говорят, даже женились между людей.
— Да ну?
— Да. И дети у них рождались. Человек или упырь — по-разному бывало.
Бабка покачала головой.
— Нет. Люди не рождались — только упырь или полушка.
— Чего-чего?
— Наполовину человек — наполовину упырь.
Дед согласно кивнул.
— И метку они ему на лбу ставили, чтобы люди не трогали.
— Ну, а с рожи-то он какой, ваш упырь?
— На человека похож. Сразу и не различить.
— А есть какие-нибудь признаки?
— Как не быть — запах, к примеру. Пахнет от упыря по-скотски. И глаза у него странные — один зрачок больше другого. И ест не как люди — все больше сырое. Много всего.
Сергей глянул на часы и отодвинул тарелку.
— Ладно. Я спать. Завтра рано ехать.
— Давай, милый, иди.
— Как бы мне от ваших сказок кошмарик не словить.
— Мать, ты парашку ему с собой дай. Неровен час — обосрется.
Дед скрипуче засмеялся.
— Ну тебя, старый дуралей!
— Да, дед!
Сергей встал.
— Спокойной ночи.
Утро выдалось прохладное, влажное и прозрачное, словно вымытое родниковой водой. Высокие березы раскланивались с ветром, роняя росу в увядающую траву. Оглушительно кричали птицы, разбуженные ярким солнцем. Сергей шел по дорожке среди оживающего утреннего леса и рассеянно смотрел по сторонам. От вчерашнего разговора у него осталась больная голова и смутные воспоминания о всякой сказочной нечисти. Дорога была пустынной и долгой.
От деревни до электрички проходил грунтовой тракт по ширине едва больше легковой машины. Он огибал лес большой дугой, вливаясь в шоссе, а оттуда оставалось еще немного пути до платформы. Суммарно — Сергей измерил это накануне утром — получалось около восьми километров. Тогда же он заметил на топографическом листе еще одну тропинку — она проходила напрямую через лес почти до самой платформы. Экономия составляла три километра. И теперь он шел и неспеша размышлял, стоит ли попытать счастья или лучше не рисковать.
Солнце медленно поднималось, сияя сквозь голые кроны, словно карабкалось ввысь, к себе на небо, по высоким стволам. С каждым шагом рюкзак казался все тяжелее. Дорога вильнула и показалась боковая тропинка — узкая, почти невидимая летом, в середине октября она выступила из пожухлой травы, словно проявилась фотография. Она была. И звала к себе. Короткий путь.
Сергей остановился. Перспектива выбора, которая раньше была чем-то отдаленным и неконкретным, теперь сменилась реальным предложением. Стоило подумать. Он поставил рюкзак, вытащил карту и еще раз посмотрел на тропу. Та извивалась тонкой пунктирной линией, змеей ползла прямо через лес.
«На карте зря рисовать не будут!», — решил он.
Где-то вдалеке застрекотал дятел.
Сергей взвалил рюкзак на плечо и решительно свернул на тропу, а деревья молча сомкнули свой строй у него за спиной.
Минуло полчаса. Идти стало как будто легче. Чистый лесной воздух ослабил похмелье, и с каждым новым шагом Сергей ощущал, как к нему возвращаются силы. Настроение заметно улучшилось. Он разговаривал сам с собой, отмечая свое верное решение, незашореный взгляд и готовность рисковать ради победы. С таким замечательным расположением духа он добрался до огромной раздвоенной осины и остановился. Тропинка, и без того уже ставшая едва различимой, уперлась в темный, покрытый щетиной мха ствол и пропала. Впереди простирался нехоженый лес, молчаливый и равнодушный. Сергей обернулся, тщательно выругался, помянув всех топографов, и оперся рукой об осину. Теперь предстояло решить, что делать дальше: вернуться или попробовать дойти до станции, ориентируясь по солнцу. Хорошее настроение улетучилось.
