I
Давно это было. Выехали семеро братьев, добрых молодцев, на поиски правды. Вернулись домой с разных сторон и рассказывали каждый свою правду. И поспорили, и поссорились, и друг друга порубили. А внуки их рубятся за свое понимание правды до сих пор. Притча эта рассказана Алексеем Константиновичем Толстым.
Когда мы рассуждаем о «делах давно минувших дней», всегда надо помнить, что сознание людей вообще субъективно, а восприятие окружающего мира – мифологично. Документальные фотографии интересны разве криминалистам, когда они при исполнении служебных обязанностей. Даже о том, что произошло минуту назад, разные люди рассказывают по-разному, в меру своего разумения и темперамента. По-разному и понимают. Тем более когда судят о далеком прошлом.
Мы привыкли называть XIX столетие золотым веком русской культуры. Совсем по-другому воспринимали его непосредственные свидетели «страшных лет России». Баратынский, Пушкин, другие очевидцы эпохи называли свой век железным. Многочисленные свидетельства и суждения обобщил потом Александр Блок: «Век девятнадцатый, железный, / Воистину жестокий век!» – и обстоятельно, с издевкой перечислил его приметы. Впрочем, потом добавил: «Двадцатый век… еще бездомней» и так далее. В общем, только наш современник Александр Кушнер догадался, что «каждый век – он век железный».
Так что с высоты сегодняшних реалий, умудренные историческим опытом, мы имеем полное право называть век, освещенный солнцем Пушкина и освященный его гением, – золотым. Набрав обороты усилиями «птенцов гнезда Петрова» и «екатерининских орлов», российская культура (в широком смысле этого слова) стремительно догоняла и перегоняла страны, которые считались тогда цивилизованными. В музыке это путь от Бортнянского до Бородина и Римского-Корсакова, в живописи – от Щедриных до Верещагина и Репина, в исторической науке – от Карамзина к Костомарову и Соловьеву, а там и Ключевский… Да и в естественных науках тот же творческий прорыв: Лобачевский и Сеченов, Менделеев и Николай Жуковский, лауреаты Нобелевской премии Мечников и Иван Павлов – каждый из читателей назовет навскидку еще с десяток имен мирового уровня. И в социальной жизни бессловесная еще вчера Россия заявляла о себе громче с каждым годом. Константин Леонтьев тревожился: она вот-вот станет «во главе именно того общереволюционного движения, которое неуклонно стремится разрушить когда-то столь великие культурные государственные здания Запада».
Диалектика жизни такова, что каждое явление несет в себе ген своей гибели. «Золотой век» – понятие социокультурное, его срок не совпадает с календарным веком. Концом золотого века русской культуры принято считать знаменитые торжества при открытии памятника Пушкину в 1880 году и особенно речь Достоевского.
В какой-то мере этот рубеж условен, но – в очень малой мере. Не считать же рубежом чисто политическую акцию – убийство в 1881 году Александра II, за которым давно шла охота. Разрыв и надлом в обществе давно были замечены всеми и описаны Тургеневым, Островским, да и другими. Дворянство с его милым либерализмом кончалось, литературный Базаров и реальный Желябов злобно, по-большевистски ненавидят прежний уклад и старые идеалы (даже декабристов и петрашевцев). Уже сказано Писаревым, что сапоги выше Шекспира, а на открытии памятника Пушкину студенты кричат, что Некрасов выше Пушкина. Так что самая пора для рождения Серебряного века с его модернизмом и бунтарскими исканиями, с крайним материализмом вкупе со страстными идеальными порывами духа.
Но и сегодня, через полтора столетия, мы пьем живую воду из родников золотого века. Иногда не замечая того. И речь не только об искусстве, о «Хованщине» или «Явлении Христа народу». Слова «перестройка», «гласность» пришли к нам из тех лет, о «культе личности» писал еще декабрист Лунин. Наш лексикон, и не только политический, – оттуда. Молодой Некрасов обращался к своему издателю «командир» – с той же насмешливой почтительностью, что и нынешние собеседники. Мы до сих пор считаем, что «Запад гниет», до сих пор пеняем себе, что «ленивы и нелюбопытны».
II
В предлагаемом читателю сборнике представлено наследие золотого века, сосредоточенное в размышлениях, высказываниях, изречениях известных авторов. Обычно такие книжки принято называть сборниками афоризмов, крылатых слов. Таких нынче немало на книжных развалах, зачем же еще один? Да потому что сборник сборнику рознь.
Вот передо мной «Энциклопедия мысли» составителя Н. Я. Хоромина – книга с давней историей. Она была издана впервые в 1918 году, в 1994-м ее переиздали в «Русской книге», а в 1996-м, с дополнениями и уточнениями, – в Симферополе. Издатели решили обратиться именно к этой книге, во-первых, потому, дескать, что «она лишена коммунистического цензурного влияния. Во-вторых, потому что мы таким образом пытаемся восстановить оборванную связь времен». Но благие пожелания не были подкреплены серьезной подготовкой издания, в итоге книга изобилует ошибками. Только один пример: изречение «Всякий есть, что он ест» (ну и перевод!) приписывается Фейербаху. В действительности афоризм «Человек есть то, что он ест» принадлежит вульгарному материалисту Якобу Молешотту. А Людвиг Фейербах, наоборот, именно за такой примитив критиковал Молешотта. При этом, разумеется, он цитировал его, не помышляя о научном уровне некоторых составителей. И ведь не проверишь: ссылок на источники в книге нет, читатель вынужден глотать то, что дают!
