Александр Дюма (1802–1870), один из самых прославленных романистов в истории мировой литературы, оставил богатое творческое наследие.
Романы «Адская Бездна» и «Бог располагает» объединены сюжетной линией, первая часть которой разворачивается на излете наполеоновской эпохи, а вторая – в период французской революции 1830 года.
Главные герои дилогии – Юлиус фон Эбербах и Самуил Гельб – олицетворяют стороны извечного конфликта Добра и Зла. Они безусловные антиподы, и если одним из них движет пылкая любовь, то другим – холодная, пронизывающая всю его мятежную душу ненависть, и не случайно автор, характеризуя Самуила, обращается к образу мильтоновского Сатаны, провозгласившего зло своим добром.
Юлиус и Самуил при этом не только существуют на определенном историческом фоне, но и являются его действующими элементами, оказывающими заметное влияние на события первой трети XIX столетия, с его каким-то конвульсивным брожением умов, с безумными социальными идеями, с беспощадным буржуазным прагматизмом и столь же беспощадным политическим радикализмом, избравшего путеводной звездой головокружительную карьеру некоего артиллерийского капитана, который благодаря стечению обстоятельств, харизме и фантастической напористости, замешенной на крайнем цинизме, стал императором Наполеоном Первым.
В то время во Франции активно действовали ячейки тайного революционного «Общества карбонариев», избравшего своей целью свержение королевской династии Бурбонов. При этом некоторые из карбонариев, будучи бонапартистами, желали видеть на престоле сына Наполеона, другие же были приверженцами династии Орлеанов, а немногие среди карбонариев республиканцы вообще не могли четко определить конкретную цель своей подпольной деятельности.
И вот 27 июля 1830 года в Париже произошло вооруженное восстание.
29 июля толпа мятежников захватила Тюильрийский дворец.
Александр Дюма принимал самое непосредственное участие в этом штурме, следствием которого стало отречение от престола Карла X и провозглашение королем Луи Филиппа Орлеанского.
В романе «Бог располагает» этот штурм описывается достаточно подробно, причем пером очевидца, который очень скоро, когда миновала эйфория мятежа, осознал горькую истину: революция ничего не меняет в сущности бытия, разве что его декорации и списочный состав правящей верхушки. Все прочее остается таким же, каким было до массового кровопролития, в итоге оказавшегося абсолютно бессмысленным.
И все же не совсем таким, если учесть тот факт, что в данном случае имело место существенное ужесточение режима, вследствие чего многие участники июльских событий, в том числе и Дюма, были вынуждены на некоторое время покинуть родину, придя к неутешительным выводам, предвосхищавшим известный афоризм Отто фон Бисмарка: «Революцию подготавливают гении, осуществляют фанатики, а плодами ее пользуются проходимцы».
Все иные коллизии дилогии вполне отвечают традиционным представлениям о прозе Александра Дюма: страстная, испепеляющая душу любовь и поражающее своей феноменальной низостью коварство, честность и вероломство, месть и всепрощение, мрак тайны и свет истины, преступление и наказание, со всей наглядностью подтверждающее известное выражение: «Человек предполагает, а Бог располагает».
Чувствительный и благородный Авель в итоге одерживает блистательную победу над бездушным и погрязшим во всех мыслимых пороках Каином, победу во имя Добра, Справедливости и Любви, без которых жизнь утрачивает какой-либо смысл.
Александр Дюма свято верил в неизбежность такой победы, и этой верой пронизано все творчество великого романиста, который, по словам Виктора Гюго, «оздоровлял и облагораживал умы каким-то радостным и бодрящим светом».
Так пусть же этот свет никогда не погаснет.
В. Гитин, литератор
I
Песнь среди раскатов грома
Кто были эти двое всадников, заблудившиеся среди ущелий и скал Оденвальда в ночь на 18 мая 1810 года? Даже ближайшие друзья, случись им оказаться там, не узнали бы их в трех шагах: столь непроглядная тьма царствовала вокруг. Тщетно было бы искать в вышине хоть один-единственный лунный луч или слабый отблеск звездного света: небо было еще чернее, чем земля, и тучи, что тяжело катились по нему, словно валы в бушующем океане, казалось, грозили новым потопом.
Размытый сгусток мрака, движущийся по склону громадного и неподвижного, но столь же черного сгустка, – вот все, что даже самый острый глаз сумел бы различить при виде этих двух всадников. По временам к свисту бури в ветвях сосен примешивалось испуганное конское ржание или сноп искр от удара по камню вдруг вырывался из-под железной подковы – это было все, что могли уловить взгляд и слух путников.
Гроза между тем неумолимо приближалась. Порывы ветра, налетая один за другим, несли с собой тучи пыли, швыряя их в глаза всадникам и лошадям. Ветви деревьев корчились и скрипели под этими бешеными накатами; со дна долины неслись жалобные стоны. Казалось, этот звук перекатывался по скалам, с трудом взбирался по склону горы, содрогавшейся и словно готовой рухнуть. И всякий раз, когда ураган, будто грозное исчадие земных недр, с воем рвался в небеса, обломки скал, выломанные из своего гранитного ложа, и вековые деревья, вырванные с корнем, обрушивались в пропасть. Их падение напоминало прыжок самоубийцы, безрассудно устремившегося навстречу гибели.