Рита (точнее Маргарита Сергеевна) — проснулась в шесть-тридцать утра. По будильнику (сколько раз ей хотелось швырнуть в окно ненавистную дребезжащую дрянь) с больной головой и в дурном расположении духа. Во-первых за время отпуска она отвыкла вставать рано, во-вторых небо за окнами в точности отвечало ее настроению, и наконец сегодня возвращался к жене в Уфу ее последний любовник. Впрочем, в сорок пять лет каждый мужчина представляется завершающей точкой в книге. И спина к дождю ноет. Маргарита Сергеевна завернулась в халат и проследовала в ванную, где нос к носу столкнулась с зеркалом — вторым и последним врагом в ее в общем-то устроенной жизни. По утрам особенно рельефно выступали мешки под глазами, второй подбородок и прочие радости стареющей дамы. Глаза б мои на себя не глядели! Контрастный душ, массаж шеи, маска — слава богу, Андрея пушками не разбудишь, даром, что офицер. Теперь на кухню, чашечку кофе… Мать моя балерина! Естественно, свиные котлетки с ужина забыли на столе и кошка о них позаботилась. Конечно бокалы остались в раковине — хорошее же похмелье будет у тараканов. Но диван!.. И на все-про все — сорок минут времени. Плюнув на кофе, Маргарита Сергеевна бросилась наводить порядок. Курочку — майонезом обмазать и в духовку — как раз до выхода поспеет. Яичницу с сыром на завтрак. Кошку — за шкирку и мордой, наглой мордой в тарелку. Диван… Пледом закрыть и сойдет под пиво. Теперь посуда… Маргарита Сергеевна подвернула рукава тяжелого халата и стала к раковине. Это постирано, то куплено, билет взят… И как же тоскливо, кто б знал. Вроде и замужем побывала, и вниманием, так сказать, никогда обделена не была, но Андрей… Он же на двенадцать лет меня моложе!!!
Познакомились они, как и подобает в сказке, случайно. Молоденький застенчивый провинциал заблудился в центре Москвы, спросил дорогу до Красной Площади, слово за слово, экскурсия, кафе (на приличный ресторан не хватило бы даже ее зарплаты), чашечка чаю на дорожку… Будто чувствовала за два дня до того отправила дочь на дачу — хороший бы был пример ребенку. Соседка сверху пришла в полчетвертого ночи — узнать, кого все-таки убивают. А утром он подал ей кофе в постель (что это был за кофе — разговор отдельный, но сам факт…) Весь следующий день они бродили по городу, вечером пошли в театр, а потом — господи, втюрилась, как девчонка… Андрей рассказывал о себе — про гарнизон, про несчастных солдатиков — хоть плачь, как они живут, про жену своими бы руками удавила, стерву. Мужик в самом соку, а она его едва импотентом не сделала, дурища. То ей не так, се ей не сяк, а думать головой — Пушкин будет? Ласки мужику не хватало, слова доброго, рук теплых… Ну и опыта чуть-чуть — где ж такое видано — за десять лет жене не изменить ни разу. А какой же он нежный, преданный, чуткий… И руки к тому месту приставлены — все ножи в доме поточил, полку подвесил — сама полгода, как собиралась, велосипед дочке собрал из кусочков — видел бы наш папа такое счастье… И уезжает. Сегодня. А мне здесь куковать — не отбирать же отца у детей, знаю каково это — в одиночку ребенка тянуть. Грех, не могу. А как хотелось бы — каждое утро просыпаться с ним рядом, по щеке гладить, испарину ночную со лба вытирать — вот оно, счастье бабье. И работу б ему нашли — хоть у нас в охране… Завтрак бы каждое утро готовила — любимому. Андрюше… Дура старая!
Маргарита Сергеевна выхватила курицу из духовки, перевернула, обожглась, подула на пальцы, глянула мельком — вроде не подгорела и бегом понеслась в спальню — будить Андрея следовало десять минут назад. Шторы — настежь, последнюю минутку полюбоваться — как же он хорош — широкоплечий, смуглый, ладный — и такой молодой. Кожа гладкая, глаза чуть запали — немудрено, улыбается чему-то во сне… Щекой — по груди, руку — к волосам просыпайся, милый! Через час они сели за стол. Андрей ел быстро и жадно, чуть неаккуратно где ж ему было учиться хорошим манерам. Маргарита Сергеевна бродила по квартире, от шкафа до холодильника. Рубашки — все пересмотрены, чистые, духами не пахнут. Курица уложена, подарки дочкам не забыл, жене туфельки тоже (чтоб она в них ногу сломала). Бритва, расческа, детектив — пусть в поезде не скучает. Тошно-то как на душе… Вот останусь одна в пустой квартире, отпуск через неделю кончится, опять счета подбивать, с холостячками сплетничать, потом дочка вернется, надеюсь, не беременная — в пятнадцать-то лет с нее станется. По магазинам шляться придется, кошку кормить, кактус поливать опять же… Одной. И ведь не будет ничего дальше только старость. Климакс, маразм и внуки в перспективе. И все — одной! Бродить по углам как в клетке, ночи в памяти перебирать, подушку кусать лишь бы доча не слышала. Удавиться бы мне, чтоб не мучаться. Андрей, вставай, опоздаешь!!! Поцелуи у двери — из тех, что оставляют рубцы на сердце, запах его одеколона — горьковатый и грустный, Рита — чуть растягивая гласную — милая моя Рита. Стук захлопнутой двери — как горсть земли о крышку гроба правильно же писала госпожа Митчелл. Первый попавшийся таксист, не торгуясь — иначе опоздаешь, бензиновый чад, идиотская музыка из магнитолы, и единственная в мире опора — плечо любимого. Будь я хоть лет на десять моложе — все бы к черту послала! Только бы удержать… Вокзал, пять минут до поезда. Толпа, духота, давка. Огромный цыганский табор переезжает куда-то, дебелые украинки трусят с сумками едва ли не толще их самих, туристы с байдарками — ну куда же вы на людей! — и самые паршивые минуты прощания. Когда вроде и сказано все и уходить рано и ниточка рвется по живому. И Андрей. Глаза виноватые, собачьи почти. Обнял аж косточки захрустели… Что? Господи, да куда тебе жена-старуха? И думать не смей! Лучше осенью выпроси командировку — и приезжай скорее! Конечно буду скучать! Проверь ничего не забыл? Так и знала. По почте пришлю, скажешь — у приятеля оставил. Ну галстук же, не трусы. Хватит, ступай, поезд трогается… Люблю тебя, Андрюша!!!
