Зыбучие пески - [98]

Только идиоты делают вид, что не имеет никакого значения, кто ты и что ты сделал. Человеческая ценность – это выдумка.

Человеческая ценность абсолютна, вечна и неизменна. Бла-бла-бла. Мы все равны. Жизнь Гитлера так же ценна, как и жизнь Матери Терезы. Но Себастиан знал правду. Он вырос в доме с собственным бассейном и с пляжем с белым песком, привезенным лодкой и самолетом с Французских берегов. Он с детства воображал себя богом, превосходящим всех и вся. Каждый день жизни Себастиана доказывал простую истину: он ценнее многих других. Власть денег гораздо легче поддается пониманию, чем философские выдумки об абсолютной ценности человека.

Но проблема Себастиана заключалась в том, что он также знал, что его ценность зависит от его отца. Без своего отца он был никем. Все учителя, которые разрешали ему опаздывать на уроки, родители, которые позволяли своим детям общаться с ним, охранники, пропускавшие его без очереди, все приятели, делавшие с ним фотографии, распускавшие о нем сплетни, все они делали это только ради его отца. Клаеса Фагермана.

И когда отец сказал, что больше не хочет его знать, что он ничтожество, когда пинал его ногами и плевал в него, Себастиан понимал, что это правда. Без Клаеса его жизнь ничто.

Один талант у Себастиана был. Он умел убивать. Умел охотиться. За умение обращаться с оружием он даже удостаивался похвалы.

Это я дала Самиру телефон Клаеса. Это я попросила Самира не звонить в полицию. Я. Может, я хотела отомстить Себастиану, может, хотела, чтобы Клаес увидел, что он вытворяет, потому что знала, что его наказанием будет страшным. Может, я просто боялась попасться на наркотиках. Но когда я шла на рассвете домой с туфлями на каблуках в одной руке и с потным мобильным телефоном в другой, телефон, которому скоро предстояло наполниться отчаянными смс, я знала, и Себастиан тоже знал, что я снова предала его. Вот почему он ничего мне не рассказал. Вот почему он спокойно мог застрелить и меня тоже.

По ночам мне кажется, что я похожа на безветренный день. Все внутри меня неподвижно и безмолвно. Кроме воспоминаний. И если вас интересует правда, то правда заключается в том, что я виновна.

42

Третья неделя судебного процесса, последний день

Главный обвинитель Лена Перссон стучит по микрофону, прокашливается и начинает резюмировать все сказанное ранее. Вид у нее грустный, словно ей некомфортно находиться здесь.

– Страшный сон любого родителя… проводить детей в школу, не зная, что домой они уже не вернутся…

Но после пары фраз ее голос уже звучит бодро и агрессивно. Он словно говорит: «тебе так легко не отделаться».

– Это не поддается пониманию, как столь молодые люди могут нести в себе столько ненависти и желания убивать. В это трудно поверить, но придется. И виновные должны понести наказание. Дело суда определить меру этого наказания. Суд должен постановить, виновна ли обвиняемая в соучастии в убийстве, в убийстве, в подстрекательстве к убийству, попытке убийства. И у нас нет никаких сомнений в ее виновности.

Она говорит громче и увереннее, почти триумфально. Ее уверенность говорит о том, что доводы Сандера и его вопросы Самиру не произвели на нее никакого впечатления. Она по-прежнему считает, что мне следует назначить высшую меру наказания.

– Толкования… – эти слова она сопроводила фырканьем: – нужны только для того, чтобы выяснить правду. А что касается… – она намеренно делает паузу, – выводов «экспертов», предъявленных защитой, то они исходят только из одного из многих сценариев развития событий, что не означает, что они являются истинными.

Эксперты. Всем сразу понятно, что она хочет сказать. Эти заключения проплачены. Обвиняемая пытается купить себе свободу. Богатая шлюха.

– Следователи, работающие в полиции, не детективы-любители, а настоящие профессионалы. Они знают, что делают. Это не первое расследование в их жизни. И не второе и третье тоже. Никто не указывает им, куда смотреть и что делать. Никто не говорит им, какого заключения от них ждут. Они проводят независимое расследование, не по заказу обвиняемого. И не забудьте, – говорит она, – не забудьте то, что Самир заявлял с самого начала и на чем настаивал в ходе следствия, несмотря ни на что. Самир был там. Он видел все своими глазами, он пережил этот кошмар, он оказался в состоянии рассказать нам, что делала обвиняемая в эти ужасные минуты. Нужно ли было ему повернуть голову, чтобы все разглядеть? Возможно. Важно ли это? Нет. Он видел то, что видел. И у него не было сомнений в том, что обвиняемая сделала то, в чем ее обвиняют. Первый допрос не стоит недооценивать. Особенно учитывая то обстоятельство, что данные, полученные в ходе следствия, подкреплены техническими доказательствами, полученными в ходе расследования, проведенного Национальным центром судебно-медицинской экспертизы. – Она выделила голосом слово «национальный», чтобы мы все четко поняли, что хорошо, а что плохо.

Государственные эксперты, не детективы-любители Сандера, не проплаченные солдатики «Лего», а самые настоящие эксперты.

Главный обвинитель продолжала настаивать на своем. Но кое-что изменилось, я не сразу понимаю что, но когда понимаю, уже не могу думать ни о чем другом. Когда она повторяет версию обвинения и рассказывает, как мы с Себастианом наедине планировали чудовищную месть, она обращается больше не к главному судье, а к тем членам судебной коллегии, которые не являются юристами.