Звуки музыки - [97]

Я осталась наедине с Георгом.

— Я чувствую себя намного лучше, — мягко сказал он, беря меня за руку, и погрузился в сон.

Он спокойно спал несколько часов. Даже жестокий кашель стих. Это было в среду перед Троицей.

Это было затишье перед бурей. В субботу ему стало не хватать воздуха. Он мучительно выдавливал слова:

— Что это, теперь я умру? — и с мольбой и тревогой смотрел на меня.

Мы сразу же позвонили доктору Ф. Он нас успокоил. Это был всего лишь приступ астмы. У Георга по всей вероятности, была аллергия к пыльце тех многочисленных цветов, которые привезли с собой дети. Он дал ему лекарство от астмы, а мы вынесли из комнаты все герани и петунии.

Увидев нашу ужасную тревогу, доктор до полудня оставался в комнате больного, наблюдая пациента. Перед тем, как уехать, он оставил Руперту разные лекарства, и снова и снова заверил нас, что никто еще не умирал от астмы, и скоро Георгу должно стать лучше. Его общее состояние здоровья было вполне удовлетворительным.

На следующий день было воскресенье, Троица. С сердцами, полными тревоги, мы молились Святому Духу, которого также называют «Утешитель».

Это было начало муки. Георг сидел, тяжело задыхаясь и сражаясь за дыхание. Лекарства от астмы не принесли облегчения, и приходилось все больше и больше увеличивать дозу морфия, чтобы дать ему небольшой отдых ночью.

Когда он начал задыхаться, в субботу перед Троицей, семья участила молитвы. Церковный колокол звал нас каждый час. Днем и ночью мы по очереди сменяли друг друга перед Благословенным Символом.

Настал четверг после Троицы. После полудня доктор Ф. опять провел несколько часов с пациентом. Нехватка воздуха озадачивала его.

— Если бы не дыхание, — сказал он, — капитан мог бы сидеть в кресле где-нибудь в доме, и раз в неделю на балконе.

Он сказал, что его общее состояние, сердце, легкие, и так далее, в значительной степени лучше, чем неделю назад. Он не думал, что это рак, а что до нехватки воздуха, это можно было бы отнести к нервному состоянию. Он уехал более уверенным, чем когда-либо.

Потом все было также, как в последние дни: ужин, вечерняя молитва. В одиннадцать часов я обратила внимание на изменение в дыхании Георга. Неожиданно, я с абсолютной определенностью поняла, что это был конец. Я позвонила Руперту и разбудила всех детей, кроме маленького Иоганнеса. Отец Вазнер также пришел. После одного взгляда на больного он вышел, сразу вернувшись с епитрахилем и книгой молитв за умирающих.

Чтобы помочь Руперту, мы позвонили ближайшему доктору в Стоу, старой, седой женщине. Она приехала, провела короткий осмотр, сказала только «сердце», и сделала ему пару инъекций. Потом она села у дальней стены комнаты. Мы все встали на колени вокруг кровати. В комнате медленно и торжественно зазвучали слова молитвы за умирающих. Мы вместе читали молитву по четкам. Нет, много молитв, не знаем сколько. После каждых десяти мы медленно и громко издавали несколько восклицаний. Он был в полном сознании и во время отчаянной борьбы время от времени повторял:

— Мой Иисус… Благодарю!

Было далеко за полночь, когда доктор снова выслушала его сердце.

Она сказала вполголоса:

— Боюсь, что это конец.

Я знала, что мне делать. Много лет назад мы обещали друг другу, что один должен будет сказать другому, когда конец будет близок. До этого момента я ждала чуда и цеплялась за уверенность докторов. Но теперь слова врача разрушили мою самую последнюю надежду. Это должно было произойти сейчас.

Я поднялась с колен и сказала ему на самое ухо:

— Георг, подходит конец.

Ужасный взрыв кашля сотряс сражающуюся за воздух грудь, с последним усилием он обнял меня за шею правой рукой, рукой, ищущей мой лоб. Прощальное благословение. Но это было еще не все.

— Георг, милый мой Георг, ты добровольно принимаешь смерть от руки Господа, ведь так?

Это был важный, все решающий вопрос, который мы обещали задать друг другу. В отчаянных судорогах его последней борьбы за жизнь он ответил, задыхаясь.

— Да.

Это было его последнее слово…

Святой сказал однажды:

— Самое замечательное слово, которое можно сказать своему Господу, — это короткое слово «да».

Отец Вазнер еще раз принес Священное причастие. В полном сознании Георг встретил своего Господина и Избавителя.

Теперь это было действительно все, конец. Это была трудная, жестокая битва.

Как ужасно тихо стало в комнате, когда стих последний предсмертный хрип. Несчастная грудь теперь обрела свой покой, храброе сердце остановилось. И в этой священной тишине Георг неожиданно открыл глаза. Измученные черты лица стали спокойными, и с выражением бесконечного удивления Георг всматривался в мир иной. Что он увидел там? Это должно было быть что-то неописуемо прекрасное. Примерно через две минуты он слегка кивнул головой, и дорогие глаза навсегда закрылись.

Мы снова прочли молитву у смертного одра, потом пошли в церковь для первой заупокойной мессы.

После мессы мы какое-то мгновение стояли вместе в зале напротив молельни, утомленные ночным зрелищем, убитые горем и одинокие. Грустный голос спросил:

— Что же нам теперь делать?

Тогда мне на память неожиданно пришла одна сцена, и я сказала им: