Звук чужих мыслей - [2]

Дэвид засмеялся самым чистым и веселым смехом — смехом радости жизни.

Он услышал, как сестра в углу комнаты пробормотала: «Бредит, наверное», — и ответил:

— Дорогая сестра, я не только не в бреду, я готов расцеловать вас, хотя это, наверное, и запрещается больничной администрацией. Вы уж простите меня за болтливость, но я чувствую себя так, словно только что родился.

Сестра, немолодая женщина, обернулась к Дэвиду.

— Как вы себя чувствуете, мистер Росс? Если речь идет о поцелуях, все в порядке, хотя это не совсем обычное желание для новорожденного. Вам здорово повезло. Ухитриться отделаться в такой аварии всего несколькими ушибами…

— Поэтому-То я и засмеялся, сестра. А вы сказали, что я, наверное, в бреду.

— С чего вы это взяли? Я ничего не говорила.

— Как не говорили? Или мне это померещилось?

— Вот видите, вам нужно еще отдохнуть. После сильных потрясений организм нуждается в покое. Постарайтесь заснуть.

— Спасибо, дорогая сестра. Дай вам бог больных, которые бы чувствовали себя новорожденными, спали и смеялись!

Дэвид вытянулся, всем телом впитывая живое тепло постели. Господи, насколько же это тепло должно быть приятнее безнадежного холода мраморного стола в морге!.. Болели правый бок и правая рука. Но подобно тому, как какой-нибудь острый соус лишь подчеркивает вкус блюда, боль от ушибов была даже приятной. Каждую секунду она напоминала о том, что он жив, цел и почти невредим.

«Нужно будет позвонить Присилле», — подумал он. Впрочем, она сегодня его не ждет, и нечего пугать ее звонками из больницы.

Внезапно в голову ему пришла мысль о машине. «Шеви», наверное, разбит в лепешку. Хорошо хоть, что застрахован. Какой, интересно, порядок? Сначала в полицию, а потом уже в страховую компанию? Или наоборот?

В газете наверняка еще никто ничего не знает о нем. Черт с ними, может он хоть один день не думать о газете…

Дэвид закрыл глаза. С самого детства, когда он был совсем еще маленьким мальчиком, по вечерам в кровати ему вдруг начинало казаться, что он больше никогда в жизни не сумеет заснуть. В такие минуты он был уверен, что перешагнуть грань между бодрствованием и сном абсолютно невозможно.

Он изо всех сил сжимал веки и даже закрывал руками лицо, но сознание упорно не хотело растворяться в темноте. Потом темнота начинала расширяться, заставляя его физически ощущать свою незначительность, и он начинал думать, что лучше встать и зажечь свет. С этой мыслью он обычно и засыпал.

Но сейчас Дэвид погружался в дремоту спокойно и естественно, будто не спеша входил в теплую воду. Мысли густели и застывали, словно желе, и уже странно-неподвижными отступали куда-то в уютный мрак.

… Проснулся он от звука торопливых шагов. В палату стремительно влетел врач, схватил со стола листок и повернулся к Дэвиду спиной.

— Гм, ловко у него получилось! Один случай из ста, — сказал врач каким-то удивительно плоским, бесцветным голосом.

Дэвид затруднился бы даже сказать, какой это был голос, высокий или низкий, грубый или мягкий. В голосе была какая-то бесплотность, абстракция, словно это был не голос, а написанная фраза, которую Дэвид видел глазами. Но тем не менее это был голос, и он звучал у него в голове ясно и четко.

— Вы правы, доктор, ловко это получилось! Один случай из ста. Такая авария…

— Да, да, — рассеянно ответил ему врач и вдруг резко повернулся в сторону Дэвида. — Простите, вы о чем?

— Что я сказал? Я ответил, что вы правы, — один случай из ста.

— Я так сказал?

— А что, нет? — Дэвид испуганно приподнял голову с подушки.

Врач успокоенно улыбнулся и мягко толкнул Дэвида в лоб, заставляя его снова опустить голову.

— Все в порядке, молодой человек. Просто мне показалось, что я не сказал «у вас это ловко получилось», а только подумал об этом. Но это бывает. Иногда можно что-нибудь пробормотать, не отдавая себе в этом отчета. А повезти вам действительно повезло. Тот, второй, в «бьюике», погиб. Отец четверых детей… Ну, отдохните еще, завтра мы вас отпустим.

Врач вылетел из палаты так же стремительно, как и вошел. «Значит, тот погиб», — подумал Дэвид и не почувствовал ничего. Он не был ни жестоким, ни сентиментальным, и чужая смерть была для него алгебраически абстрактной, при упоминании которой полагается покачать головой и сочувственно вздохнуть.

Отец четверых детей — вечная американская манера говорить о покойниках с легким неодобрением, словно они из-за какого-то каприза бросили многодетную семью. Отец четверых детей! Можно подумать, что, не будь у этого типа детей, его смерть приобрела бы большую респектабельность.

В палату снова вошла сестра. Увидев, что Дэвид не спит, она слегка улыбнулась ему блеклой, усталой улыбкой и сказала:

— Красивое лицо… Как у Кирка Дугласа…

Вначале Дэвид смутился, хотя смущение не было лишено для него приятности. Но при этом ум его зафиксировал какую-то странность. Удивление медленно проявлялось в его мозгу, и лишь когда оно окончательно созрело, он понял, что именно поразило его. Сестра сказала: «Красивое лицо… Как у Кирка Дугласа…» Слова сами по себе не были какими-то необычными. Он знал, что немножко похож на знаменитого киноактера. То, что произнесла их сестра в лицо человеку, лежащему на кровати, было уже более странным. Но и не это заставило его несколько раз открыть и закрыть глаза. Сестра произнесла слова, не открывая рта! Она произнесла их, он явственно слышал их своими ушами, слышал этот необычный, плоский голос, такой же плоский и бестелесный, как у врача. Он не смог бы даже сказать, какого тембра был голос, но каким-то образом он твердо знал, что исходили эти слова от сестры. Он слышал их!