Звучащий след - [20]

Я на минуту остановился, напряженно размышляя. Откуда взялись чай и печенье, которые я получал? И каким образом Ахим доставал кофе по твердым ценам, как он заверил меня вчера? Все это были вопросы, живо меня интересовавшие. Мне также пришли на память слова, которые я до сих пор считал плодом моего лихорадочного бреда. Я принял решение, показавшееся мне очень умным.

Спокойно, как ни в чем не бывало вернулся я на свое место возле барака.

Позади меня, возле узкой стены барака, грелись на утреннем солнце заключенные, а неподалеку, на гребне дюны сидел Ахим. Увлеченный своей идеей, он трудился над куском жести, сооружая печку для варки кофе.

— Эй, доктор! — крикнул я.

Ахим моментально поднял голову. Остальные спокойно лежали на своих местах.

— У тебя же вместо ящика получается цилиндр, — продолжал я самым невинным тоном. — Возьми планку и выгни по ней края.

Он последовал моему совету, но делал все невероятно смешно и неловко — еще одно доказательство того, что я не фантазировал во время болезни. Но с чего бы я стал выдирать ему глаза, как утверждал Мюллер? Я внимательно разглядывал его, словно ожидая, что в любую минуту он может измениться и я увижу перед собой другого Ахима. Однако, за исключением того, что он был на редкость неловок в своей работе, я не заметил в нем ничего нового. То был прежний, хорошо мне знакомый Ахим. Мюллер с его ночным свиданием и мятежными речами казался куда более подозрительным, чем этот доктор, которому даже не приходило в голову извлечь выгоду из своей профессии. Ясное дело, Ахим иногда тоже выходил ночью, но что с того? Это была обычная ночная «прогулка» обитателей барака.

Остаток дня прошел без каких-либо примечательных событий. Я все время лежал под тентом и дремал. Вот уже месяц, как дома не получают от меня вестей.

Да ладно, скоро мое заключение кончится и я смогу все рассказать им сам, смогу опять есть с настоящей тарелки, спать в настоящей кровати и пользоваться горячей водой для бритья. Однако мне было бы приятнее вернуться домой славным воином, может быть, даже с наградой, а еще того лучше — с перевязанной головой: ведь после такого долгого отсутствия Эрна, конечно, ждет героя.

Ужасающий вой заставил меня вскочить. Окруженный толпой любопытных, на земле лежал навзничь какой-то человек. Другой, упершись коленом в грудь орущего, пытался плоскогубцами вырвать ему зуб.

Подобные вещи я воспринимал очень болезненно; лучше уж дизентерия или легкое ранение. Я повернулся на другой бок. Какая глупость! Желать ранения лишь для того, чтобы девушка могла сказать: «Мой был на фронте!» Нет, награда все-таки лучше. Орден не причиняет боли, он только позвякивает на груди.

Досадуя на свои ребяческие фантазии, я пытался заснуть. Но в моих мыслях снова появился крючок, за который я зацепился. Если бы Мюллер так забавно не волочил ногу, все было бы хорошо. До сих пор я знал, чего хочу. Подальше от этих людей, которые уже одной ногой стоят на эшафоте, а ведут себя так, словно они о двенадцати головах.

Неизменное спокойствие, с каким они шли навстречу всем опасностям, глубоко возмущало меня, и вся их деятельность казалась мне совершенно бессмысленной.

Если не считать потрясений, связанных с Биберманом, моя жизнь до лагеря протекала вполне спокойно. Но за тот месяц, что я был вынужден приспосабливаться к новой обстановке, мне довелось увидеть больше подлости, чем за все мои девятнадцать лет.

Разве раньше я встречал когда-нибудь людей, готовых разорвать друг друга в клочья из-за нескольких сигарет, как я наблюдал вчера? И потом, этот стервятник «профессор»! Сам он следил за дракой издалека, зато усиленно науськивал Тома, и парень вдруг ринулся вперед. Склонившись над дерущимися, он запустил руки в катающийся по земле клубок. Через секунду он нашел, что искал, и сразу же смылся.

Немного спустя я увидел его и «профессора» в дюнах. Они курили.

Когда я глядел на дерущихся, меня охватила жгучая тоска по дому, по моей комнате. А теперь? Как все это мелко, если хорошенько поразмыслить.

То ли из-за слов Мюллера, сказанных им в ответ на мое сообщение, что подходят немецкие войска, то ли из-за помощи, которую он и его товарищи оказали мне во время моей болезни, — как бы то ни было, я уже не так горячо стремился домой. А может быть, виной тому была хромая нога Мюллера, оставившая на песке широкий след — след, перечеркнувший мои мысли. Я глядел на него, и мне стало ясно, что все равнодушие Мюллера напускное. Если бы, оставшись здесь, я сумел помочь ему и Ахиму уйти от опасности, я бы охотно пробыл в лагере еще некоторое время.

Я сознавал, что мое желание — это самая настоящая государственная измена. Эрвин Экнер, маленький щенок, — мертвец душой, как выразился обо мне Мюллер, — хочет, чтобы германская армия задержалась в своем продвижении до тех пор, пока некоторые сомнительные элементы не спрячутся от нее в безопасном месте. Если бы об этом узнал мой начальник! Вот уже второй раз я без его согласия принимаю важное решение, преисполнившее меня глубокой радости.

Кто-то ударил в рельсу, висевшую на балке возле кухни. Резкие звуки с минуту трепетали в воздухе над лагерем, затем осели в дюнах и, звеня, проникли в бараки. До меня донесся стук котлов и перебранка раздатчиков у окошка.