Звонок из прошлого - [73]

– А разве так?

– Я думаю, что так.

Полли не могла себе даже вообразить, что имеет в виду Джек.

– Я хочу сказать, что это как «быть или не быть», разве не так? – объяснил он. – То есть я думаю, что здесь и правда должен быть вопрос.

– Я просто не вижу, в чем он заключается.

Полли была поражена, что Джек так серьезно задумался о морали.

– А я не вижу, почему ты этого не видишь, – ответил Джек, – принимая во внимание, каким морально ориентированным человеком ты всегда себя представляла.

– Я никогда не представляла себя ничем, – ответила она.

– Каждую минуту, когда мы решаем остаться в живых, мы совершаем моральный выбор. Потому что наше существование всегда влечет за собой последствия, как камень, брошенный в воду. Все, что мы едим, пьем, надеваем, – все в том или ином смысле является продуктом эксплуатации.

Конечно, Полли об этом знала, но ее впечатлило, что это открылось теперь и Джеку.

– Чтобы стать аморальным, необязательно быть сексуальным туристом и в «третьем» мире дурно обращаться с детьми, – продолжал Джек. – Достаточно купить ковер или спортивную сорочку. Или открыть банковский счет. Или заполнить бак своей машины сжиженным газом.

– Да, конечно, само собой разумеется, – отвечала Полли. – В том и состоит обязанность каждого потребителя – противодействовать или минимизировать эту эксплуатацию…

Джек засмеялся. Его смех прозвучал презрительно.

– Противодействовать. Минимизировать. Это слова для трусов и идиотов. Мне кажется, что единственный настоящий моральный поступок, который человек может совершить в подобных печальных обстоятельствах, – это убить себя.

41

Наконец удалось! Нож был посажен на крючок!

Очень медленно, нежно, со всевозможным старанием и предосторожностями Питер принялся извлекать на поверхность свою добычу, дюйм за дюймом протаскивая проволоку сквозь железную решетку сточной канавы, с азартом наблюдая за блеском своего обожаемого лезвия.

И вот наконец нож у него в руках! Он снова принадлежит законному владельцу! Питер сел на мокрый бордюрный камень и принялся его изучать. Он складывал лезвие, поглаживал рукоятку, как будто это был маленький послушный зверек, снова пробовал его открыть. Нож работал превосходно, безукоризненно, лезвие выскакивало из рукоятки, как живое, с привычным в таких случаях щелчком. За время, проведенное в канаве, любимец Питера ничуть не стал хуже.

Еще одна машина завернула за угол, но на этот раз Питер даже не шелохнулся. Он остался там, где сидел, в сырости и грязи. Теперь, после того как он вернул себе нож, он чувствовал себя абсолютно неуязвимым.

42

В холодной атмосфере официального, хотя и несколько поблекшего великолепия столовой «Ее милость» тоже сжимала нож. Это был нож для сыра, но она сжимала его столь же яростно, как Клоп сжимал свой.

Полная история недавнего флирта ее мужа – или то, что он чувствовал себя вынужденным ей рассказать, – была выслушана ею в мрачном молчании. Свою тарелку с десертом она отодвинула нетронутой. Он, разумеется, съел, можно сказать даже – сожрал, свой пудинг и теперь принялся за сыр. «Ее милость» тоже попыталась проглотить маленький кусочек красного английского лейчестера, но у нее ничего не вышло. Оба они разве что пили много, уже успели открыть третью бутылку вина, но оба не чувствовали ни малейших признаков опьянения.

– Итак, я полагаю, ты хочешь, чтобы я тебя поддержала, – сказала «Ее милость».

– Я хочу, чтобы ты меня простила.

Настроение «Ее милости» совсем не располагало к прощению. Судьба ее была давно решена, и она знала это. Но тем не менее не чувствовала себя обязанной проявлять из-за этого особое великодушие. Она была обречена стать еще одной «женщиной, которая поддерживает своего мужа». Такой тип отношений стал вполне обычным явлением в наши дни. На телевидении все чаще появляется множество подобных знаменитостей. Жены политиков, эстрадных звезд – печальные, дрожащие жертвы с покрасневшими глазами, которых пресса выследила в их ненадежных убежищах, выманила на порог и заставила лгать сквозь зубы преследующей их толпе. Обстоятельства слегка менялись – избитые клише их ответов не менялись никогда.

«Мы с мужем обсудили положение дел и решили перешагнуть через этот инцидент… В конце концов, мы все еще любим друг друга… Мисс такая-то больше не является частью жизни моего мужа…» – и так далее, и тому подобное.

Все это на самом деле означало, что бедной женщине просто некуда деваться. Ее положение, ее собственность, дети, вся жизнь в целом – все было связано с этим бормочущим извинения мужчиной, за которого она когда-то вышла замуж. Он отнял у нее все: молодость, силы, и фактически она давно утратила право собственного жизненного выбора. Ей ничего не оставалось, как только убеждать со своего порога весь свет, что она поддерживает своего мужа.

«Ее милость» знала, что тоже будет поддерживать своего мужа. Она была высококвалифицированным специалистом в своем деле. Уж она-то не пропадет в одиночестве. И тем не менее через двадцать пять лет совместной жизни и с детьми, еще не вышедшими из подросткового возраста, ее жизнь была неумолимо связана с жизнью ее мужа. Ее карьера всегда оказывалась чуть-чуть вторичной рядом с карьерой мужа; его бизнес всегда был также и ее бизнесом; она упорно работала для этого. Его статус был также и ее статусом. Как и множество женщин до нее, «Ее милость» оказалась в ситуации между Сциллой и Харибдой, где Харибдой можно было назвать пенис ее мужа. Ей совсем не нравилось быть обманутой, но, с другой стороны, она совершенно не желала заново строить свою жизнь только на том основании, что ее мужем оказался человек, который не умеет держать свой пенис при себе.