Звезды светят вниз - [11]

Любовник пылкий, в битве он неустрашим —

Где рыцаря найдешь галантней?

Придет время, думала Лара, сюда явится прекрасный Лохинвар, чтобы спасти и меня.

Однажды, когда Лара наводила порядок в кухне, под руку ей попалась страница из рекламного журнала. С глянцевого листка на нее смотрел высокий мужественный блондин в темно-синем фраке с белоснежной бабочкой под уголками стоячего воротничка сорочки. Пронзительно-голубые глаза и едва заметная улыбка делали молодого человека похожим на принца. Вот он, мой Лохинвар. Он уже здесь, он ищет меня. Я буду стоять у раковины, мыть посуду, а он бесшумно подойдет сзади, обнимет мои плечи, негромко скажет: «Позвольте, я вам помогу». Тогда я повернусь, загляну ему прямо в душу и спрошу: «Вы можете вытереть тарелки?»

Голос Берты за ее спиной произнес:

– Могу я – что?

Лара оглянулась. Господи, да она грезила вслух! Кухарка стояла совсем рядом.

– Ничего.

* * *

Больше всего дух ее захватывали рассказы о злопамятных расчистках земель[5]. Истории эти продолжались из вечера в вечер, но ничуть не надоедали.

* * *

– Давай-ка еще раз, – просила Лара, и Максуин никогда ей не отказывал.

– Пошло это все с 1792-го и тянулось, чтоб не соврать, лет семьдесят. Первый год кампании назвали тогда Бладхна нан Ко-арах, то есть годом Овцы. Землевладельцы решили, что стада овец принесут им куда большую прибыль, чем нищие арендаторы. В Хайлендс потянулись огромные гурты скота, и вскоре люди поняли: животные смогут тут безбедно прокормиться всю зиму. Так было положено начало расчисткам.

Неимущие пришли в ужас. Над долинами стоял стон: Мо трайге орт а тир, тан каорих хор а техд! Горе тебе, о земля, полчища овец идут! За первой сотней последовала вторая, третья, потом тысяча, потом десятки тысяч.

Богатство само текло лордам в руки, оставалось только избавиться от арендаторов, которые день и ночь гнули спины на своих крошечных участках. Господь свидетель, у простого народа и собственности-то никакой не было. Работяги жили в сложенных из обломков камня лачугах без печных труб, даже без окон. И с насиженных мест их погнали.

– Как? – Глаза Лары расширились от волнения.

– Правительственные войска получили приказ занимать деревни и выселять оттуда всех обитателей. Солдаты приходили в деревню, давали крестьянам шесть часов на сборы, а затем прикладами в спину выталкивали их из домов. Урожай часто погибал на корню, хижины сносили. Четверть миллиона мужчин, женщин и детей были лишены своего жалкого имущества, вытеснены на голый берег моря.

– Но почему у них отняли их землю?

– Видишь ли, землей они и не владели. Они только арендовали – кто акр, кто два – у своего хозяина. Плату хозяин взимал либо трудом, либо товаром, а взамен разрешал обрабатывать участок, выращивать на нем мелкую живность, иметь пару коз.

– Что происходило с теми, кто не хотел уезжать? – затаив дыхание, шепотом спрашивала Лара.

– Стариков, которые пытались отстоять свои права, сжигали вместе с их лачугами. Правительство не знало пощады. Да, жуткие были времена. Люди не имели корки хлеба, жизни тысяч голодных уносили эпидемии холеры.

– Какой страх!

– Страх, страх, милая. Спасались кашей из семян подорожника – когда его находили. Лишь одной вещи власть не сумела лишить жителей Хайлендс – их гордости. Люди сопротивлялись, как могли. Жилища были разрушены, и они ночевали под открытым небом, спасая оставшиеся пожитки из руин. От дождей их укрывали дырявые навесы из холстины. Все это я знаю от своего прапрадеда. Такова история. Она выжжена в наших душах.

В воображении Лары представали тысячи обездоленных, объятых отчаянием горцев, она слышала стоны и плач детей.

– И чем же все кончилось, Мунго?

– Многие из тех, кто выжил, садились на утлые суденышки и в поисках лучшей доли отправлялись на чужбину. Тысячи гибли от лихорадки и дизентерии. Частые штормы сбивали их посудины с курса, у них кончалось продовольствие, самые слабые умирали от голода. До берегов Канады сумели добраться лишь сильнейшие. И новая родина дала смельчакам то, чего в прежней жизни они никогда не имели.

– Землю, – догадалась Лара.

– Ты права, моя девочка.

Когда-нибудь, подумала она, у меня тоже будет своя земля, и никто – никто!– ее уже не отнимет.

* * *

Поздним июльским вечером, когда Джеймс Камерон лежал в постели с очередной шлюхой, с ним случился удар. До этого Джеймс крепко выпил, поэтому, увидев его опрокинувшимся навзничь, девица из заведения мадам Кристи решила, что ее клиент просто заснул.

– Очнись, ну же! Ты у меня не один, другие тоже ждут. Просыпайся, Джеймс, просыпайся!

Рот Камерона судорожно хватал воздух.

– Ради Христа, – едва слышно прохрипел он, – вызови врача.

Прибывшая карета «скорой помощи» отвезла Джеймса в небольшую больничку на Куорри-стрит, и доктор Дункан послал за Ларой. С тяжелым чувством в груди девушка вошла в приемный покой.

– Что с отцом? Он мертв?

– Успокойся, Лара, – ответил Дункан. – Пока нет. Ему стало плохо с сердцем.

– Он... будет жить? – неповинующимся языком выговорила Лара.

– Право слово, не знаю. Мы делаем все возможное.

– Можно мне пройти к нему?

– Не сейчас. Лучше утром.

Растерянная, она отправилась домой.